В КАБАРДИНСКОМ КОННОМ ПОЛКУ[578]
В октябре 1917 года полк прибыл на родину и расположился в городе Нальчике, столице Кабарды. Здесь я хочу описать тех, из кого состоял наш полк, и также что представлял собой кабардинский народ, его жизнь, быт и обычаи. Управление кабардинским народом находилось в городе Нальчике, Терской области, где находился и народный суд, действовавший на основании русских законов, но дополненных «адатами» и обычным правом. В школах Кабарды дети обучались родному языку по азбуке, составленной для них русскими. Имелось в Нальчике и реальное училище.
От военной службы кабардинцы, как и все горцы Кавказа, были освобождены, но многие из них служили в русской армии офицерами и дослужились до больших чинов, как, например, генералы Шимшев, Хагандоков и князья Бековичи-Черкасские. Как строевая часть, кабардинцы впервые служили в русской армии во время Русско-японской войны в рядах Кавказской конной бригады, состоявшей из добровольцев. Следует отметить всегдашнюю верность Кабарды России, за что Императором Николаем Павловичем кабардинцам было пожаловано «народное знамя», благоговейно хранившееся в Нальчике, в здании народного правления, даже после революции, комиссаром Временного правительства кабардинцем Чижековым.
Война 1914 года вызвала к жизни уже целый полк кабардинцев-добровольцев, доблестно сражавшихся с врагами России и не менее доблестно поборовших все соблазны при наступлении революции и развале фронта. Кадр офицеров и унтер-офицеров полка был составлен из представителей многих кавалерийских и казачьих полков, но предпочитались, однако, люди, знакомые с укладом жизни и обычаями кавказских народов. Всадники полка были исключительно кабардинцы, только в 4-й сотне был взвод балкарцев, то есть горных татар, родственных кабардинцам, живших в верховьях Терека и покоренных Россией в 1882 году. Главным их аулом был Куниш. Что касается обоза, то его обслуживали солдаты, так как кабардинцы считали для себя неприемлемым и позорным служить не в строю.
Большинство всадников-кабардинцев явились в полк с собственными конями, седлами, шашками и кинжалами. Казенными были лишь винтовки и пики. Формой полка служила обычная одежда кабардинцев: длинная, значительно ниже колен, черкеска черного цвета (у кабардинцев не были приняты цветные черкески), черный же бешмет, невысокая черная каракулевая папаха с белым верхом и белый же башлык. На ногах – чувяки с ноговицами или сапоги. Бурка – черная. На второй год войны кабардинский народ прислал в подарок офицерам своего полка прекрасные бурки серого цвета, специально для них сделанные. Погоны в полку были у офицеров серебряные с синим просветом и бирюзового цвета выпушкой, с буквами «К. Б.». У всадников погоны были с теми же буквами на синем поле. Благодаря этой форме фронт выстроенного полка поражал глаз своей величавой суровостью, что соответствовало и самому характеру кабардинского народа, чрезвычайно сдержанному, степенному и скупому на выявление чувств.
В полку имелся хор трубачей и несколько зурначей. Ответом на приветствие или похвалу начальника служило выражение из Корана «Берикет бе-сен!», что значило в переводе на русский язык «Да будет с тобой благодать Божия!». В племенном отношении состав офицеров был смешанным: кроме русских, были грузины, осетины, кабардинцы и балкарцы. Первые же бои выдвинули из рядов многих всадников, произведенных за отличия в прапорщики. В полку из них оставались, однако, лишь принятые голосованием общества офицеров. Таким же голосованием решалось и принятие в полк новых офицеров, выпускаемых из военных училищ или желавших перевестись из других полков. Уже после революции какими-то судьбами попал в полк никому не известный прапорщик из пехотного училища, по национальности грузин, крайне левого направления, но удержался он в полку недолго.
Отношения между офицерами были чрезвычайно дружеские и сердечные. Никому не приходило в голову считаться с национальностью или принадлежностью к тому или иному племени, все чувствовали себя русскими офицерами, членами одной и той же семьи. В числе симпатичных обычаев была обязанность адъютанта полка при общих обедах и ужинах в офицерском собрании подсчитывать, сколько присутствует христиан и сколько мусульман. Если большинство за столом составляли мусульмане – все оставались в папахах, если христиане – папахи снимались. Нужно упомянуть, что по кабардинскому обычаю офицеры полка дома всегда ходили в папахах и снимали их, лишь ложась спать.
Отношения с всадниками были довольно своебразны и не всегда укладывались в рамки воинского устава: в каждом горце глубоко заложено чувство собственного достоинства и гордости. Офицер, понимавший ценность этих качеств души, мог стать неограниченным повелителем своих подчиненных, и, наоборот, относившийся к ним с пренебрежением терял безвозвратно весь свой авторитет. Точно так же надо было быть очень внимательным к их религиозным взглядам и связанным с ними обычаям. Очень часто вестовой, следовавший в 5—6 шагах за офицером, начинал вполголоса петь молитвы, и для офицера, незнакомого с характером полка, это казалось, конечно, нарушением всяких воинских правил! Но малейшее замечание, а то и взыскание, не принесло бы никакой пользы и повредило бы ему самому.
Из первых дней моего пребывания в полку у меня особо запечатлелись два воспоминания: первое – решительный отказ всадника моего же взвода дать мне его коня, и притом не собственного, а казенного, для поездки в штаб полка, всего за полторы версты; этот случай был с тактом ликвидирован при помощи вахмистра: приказание мое было исполнено, и я получил коня, всадник же по моем возвращении получил от меня приличный подарок, сделанный в такой форме, что не мог задеть его самолюбия, и отношения наши остались наилучшими. Другое воспоминание о служебной исполнительности всадников-кабардинцев и понимании ими своих обязанностей: я был дежурным по полку и, проходя мимо денежного ящика и стоящего при нем часового, отдавшего мне честь, сделал шаг ближе и машинально протянул руки, чтобы убедиться в целости печати, так как мне показалось, что она не в порядке. В то же мгновение надо мной угрожающе сверкнула шашка часового, не говорившего по-русски, но твердо знавшего устав.
Незнание языка значительно затрудняло воспитательную работу офицеров. Между всадниками было много людей, плохо понимавших русский язык, были и вовсе его не понимавшие и знавшие только команды. Приходилось все это учитывать и иметь при себе переводчика. Наши старания изучить кабардинский язык не приводили к серьезным результатам ввиду его трудности.
Когда вести о происшедшей революции дошли до полка и были затем подтверждены знаменитым приказом № 1, в полку ясно почувствовалось начало расслоения: с одной стороны – офицеры и незначительная часть урядников из русских, с другой – обозные команды и большинство низшего командного состава. Что касается всадников – все они шли с офицерами. Сложившаяся обстановка требовала замены развращенных «завоеваниями революции» русских чинов полка туземцами, что и было сделано с
