началом июньского наступления 1917 года. Прошло это хотя и не без затруднений, но все же безболезненно. Идеи революции были совершенно чужды всадникам и воспринимались ими как нечто враждебное и грозящее бедами. Разнузданность новых революционных властей и преследование ими всего, что имело заслуги перед Россией и Государем, вызвало однажды наивное и трогательное обращение всадников одной из сотен к своему командиру. «Русские, – заявили они, – не хотели слушать Царя и отняли у него престол, напиши ему – пусть едет к нам в Кабарду, мы его прокормим и защитим». Помню точно эти слова, не могу лишь сказать с уверенностью, было ли это в 3-й или в 1-й сотне. Подобные настроения царили во всем полку (я говорю, конечно, о всадниках) и очень озабочивали командование дивизии, так как предполагалось приводить всадников к новой присяге, а это могло вызвать волнения и беспорядки. В конце концов было решено заменить присягу обещанием верности службы. Впоследствии, во время похода на Петроград, мне пришлось наблюдать в нашей сотне зарождение увлекавшей всех мысли: «Придем в Петроград – прямо в Царское Село, к Великому Князю Михаилу – на престол сажать!» Нужно пояснить, что командир нашей 4-й сотни ротмистр хан эриванский[579] был в личных дружеских отношениях с Великим Князем, и это было известно всем в полку. Человек же он был решительный, и потому осуществимость этой идеи никому не казалась невозможной.
С того времени, когда Кабарда исповедовала христианство, во многих стародворянских семьях сохранились реликвии – предметы христианской церковной утвари, а также шашки и кинжалы с изображением на них Христа и Богоматери. Одна из самых уважаемых фамилий Кабарды – Шегеневы – происходила от «шегена», что значит по-кабардински «дьякон».
Главным занятием кабардинцев было коневодство особой породы лошадей, скотоводство и, в незначительной степени, земледелие, очень примитивное. К началу войны 1914 года сословия не играли уже у кабардинцев большой роли, хотя уклад жизни оставался чрезвычайно патриархальным и консервативным, проникнутым соблюдением древних обычаев, хабзов адатов. Существовала еще и кровная месть, с проявлениями которой боролась государственная власть. Строгое соблюдение адатов сохранилось и после революции 1917 года, странно смешавшись с ее так называемыми «завоеваниями». Особенно соблюдалось почитание стариков и старших годами вообще. Например, мальчик 8—9 лет вставал и уступал место при входе старшего брата, которому было 12—13 лет. Положение женщин было подчиненным, но не в такой степени, как это имело место у других горских народностей. Если приходил посторонний мужчина, женщины вставали и оборачивались лицом к стене, лиц же они не закрывали, и им дозволялось в присутствии угощаемого гостя входить, приносить кушанья, угощал же и прислуживал гостю сам глава семьи или его старший сын.
Хабзы, то есть обычаи, требовали, чтобы гость обязательно провозгласил бы тост и выпил чашу араки или бузы за здоровье хозяйки дома. Гостеприимство было чрезвычайное: гостю подавалось, не жалея, все лучшее, что было в доме. Если гостю нравилась какая-либо вещь и он неосторожно хвалил ее, хозяин считал себя обязанным немедленно подарить ее гостю, произнеся освященное хабзами слово: «Узет!» Отказываться было неприлично, и отказ обижал. Принимали гостя в отдельной хатке – кунацкой, у дверей которой росло дерево с обрубленными ветками для привязывания коней. Всякий приехавший в любое время дня или ночи мог войти в кунацкую и тем самым становился гостем, и хотя бы никто его и не знал, он принимался как самый дорогой друг, и никто не смел спрашивать его, кто он и откуда. Хозяин или старший его сын держали стремя гостя, когда тот садился на коня. Если гостя провожали верхом, то он ехал посередине, справа от него при этом находился глава семьи, а слева – старший сын и т. д. – справа и слева, по старшинству.
Ранней весной, как только трава достаточно поднималась, со всей Кабарды собирались многочисленные стада скота и табуны лошадей, которые отправлялись на Малкинские общественные пастбища – альпийские луга по реке Малке, где оставались целое лето, и пригонялись домой только перед наступлением зимы, причем возвращение табунов и стад праздновалось всем населением. Стада эти нуждались в бдительном надзоре как от нападения зверей, так и от разбойников, главным образом – сванетов из-за горного хребта, поэтому их всегда сопровождало большое число вооруженных всадников. Жизнь, требовавшая быть всегда и всюду готовым отразить нападение с оружием в руках, вырабатывала из кабардинцев смелых и находчивых джигитов, представлявших собой прекрасный и воинственный материал, и нужна была лишь небольшая шлифовка, чтобы получить из этого народа отличных солдат.
Было бы непозволительным упущением, говоря о кабардинцах, не подчеркнуть высоты их воинственного духа, особенно ярко проявившегося в полку в дни разложения армии после издания приказа № 1, когда отказ от выполнения боевых заданий, самовольное оставление позиций и избиения офицеров стали обычными явлениями на фронте. Беззаветно и верно выполняя свой воинский долг, полк не имел ни одного случая дезертирства из своих рядов.
15 ноября 1917 года, когда полк, прибывший на Кавказ, уже устроился на квартирах и отдохнул от перехода из Петрограда в Нальчик, Кабарда устроила парадный обед в честь своего полка. Съехалась масса народа, в зале здания реального училища были накрыты столы для офицеров и почетных гостей, а вокруг здания в парке – столы для всадников и прочих гостей. Обильный обед продолжался до середины ночи, и перед его окончанием одним из стариков – почетным гостем был произнесен тост: «За первого начальника дивизии!» Загремело общее «Ура» в честь Великого Князя, которое было подхвачено снаружи, а затем раздались крики всадников: «Офицеров! Офицеров!..» Мы вышли к ним и были приняты ими на руки, нас принялись качать. И это было в революционный 1917 год!..
Перед революцией полку был обещан за боевые отличия Георгиевский штандарт, и, без сомнения, полк занял бы почетное место в рядах русской конницы.
Самым типичным представителем кабардинского народа среди офицеров полка был, конечно, старик Тембет Анзоров. Лет ему было значительно за 60, и был он в мирное время прапорщиком милиции, каковые еще существовали тогда на Кавказе. С самого начала войны он пожелал стать в ряды родного полка и был, конечно, принят. Род Анзоровых – один из самых влиятельных в Кабарде, и два больших селения носят имя Анзоровых. По своему возрасту и, главное, по неимению военной подготовки Тембет, конечно, строевой и боевой ценности не представлял и являлся в полку некоей полковой «реликвией». Начало его военной службы восходило к временам существования личного Императорского конвоя, состоявшего из представителей аристократии народов Кавказа. В день
