Минута была тяжелая и полная ответственности перед полком, перед людьми и перед своей совестью. Чувство страха, которое до того охватило меня, сменилось злобой и местью к врагу.
– К бою, к пулеметам! – не своим голосом крикнул я.
Из-за камней зашевелились люди. Их оказалось всего четыре человека, но и этих молодцов было достаточно для начала стрельбы. В несколько секунд они оказались у машин.
– Десять (высота прицела) по турецким пулеметам огонь, – скомандовал я.
Как ни тяжела была обстановка, но как приятно было мне вновь услышать трескотню своих пулеметов. Еще приятнее оказалось мне вести наблюдения за нападением. Прицел оказался поразительно точным. В продолжение целой минуты турецкие пулеметы были в пыли, поднятой нашими пулями. В бинокль я отлично видел, как прислуга турецких пулеметов мешкалась, падала, заменялась, а мои опытные наводчики унтер-офицер Скляров и ефрейтор Покорный все время поливали их окопы свинцовым дождем. Огонь турок окончательно утих, а поднявшиеся цепи 14-й роты быстро приближались к ним. Мимо нас бегом прошла резервная рота. Еще одна минута стрельбы, и турки, подобно испуганному муравейнику, стали выскакивать из окопов и бежать в тыл. Я поминутно увеличивал прицел, пока расстроенные и поредевшие цепи противника не скрылись за горизонтом высоты.
Пополнив потери подошедшими запасными номерами и отдав распоряжение об уборке раненых, я отправился догонять роты. Проходя оставленные турками пулеметные гнезда, я увидел там с десяток трупов. Еще дальше по всему скату лежали убитые и раненые турецкие солдаты. Люди в пути нашли две или три брошенные пулеметные треноги, патронные ленты, запасные части и плащ турецкого офицера.
– Жаль, что лакированные сапоги убежали. Кому-нибудь из нас хорошо бы пригодились, – заметил кому-то пулеметчик Богомолов, рассматривая внимательно плащ.
* * *До 7 часов мы продвигались вперед без сопротивления со стороны противника. Солнце скрылось за высокой Ах-Бабой, бросая на нас последние лучи. Перед нами открылось широкое зеленое плато, слегка покатое в направлении к нам. Подполковник Квартовкин решил занять это плато и остановиться с батальоном на высотах непосредственно перед Ах-Бабой. В полной тишине, без одного выстрела мы прошли плато и встали на намеченных высотах. От Ах-Бабы нас отделяла широкая и глубокая лощина, пересеченная многочисленными оврагами, ложбинами, промоинами и т. п. Наши высоты спускались на запад террасами, покрытыми небольшими сопками. Левый фланг наш постепенно спускался к югу. Еще левее большая высота, разделяющая нас от долины Тузла-Дереси и командующая над нами, оставалась нами еще не занятой. Учитывая ее значение, командир батальона еще при нашем движении вперед на плато приказал находящейся в его распоряжении казачьей сотне ее занять.
Лишь только сотня подошла к подошве высоты, как она была встречена убийственным огнем противника. Сотня атаковала засевших в камнях турок, сбила их, но сама понесла большие потери, причем ее командир подъесаул Науменко был убит. Дальнейшее движение сотни к вершине высоты было остановлено огнем противника. Сотня залегла в тысяче шагов от турецких окопов.
Настал вечер. На фоне звездного неба вырисовывались контуры Ах-Бабы. До нее было по прямой версты полторы-две. Вперед шагов на 600 к сопкам пошли разведчики. Кругом наступила тишина. К ночи сделалось холодновато. Мы были на значительной высоте, где снега спали всего лишь две недели назад.
Положение 4-го батальона относительно всего полка создалось несколько выдвинутым, но главное, что тревожило нас, – наш левый фланг, прикрываемый сотней казаков.
Пользуясь занимаемой высотой перед нашим флангом, турки ночью легко могли зайти к нам в тыл. Вправо батальон связался ночью с 8-й ротой. Правый боевой участок полка упирался в шоссе, войдя, кажется, в связь или с донцами, или с армянским батальоном. На все наши опасения подполковник Квартовкин отвечал, что ночью или к рассвету к нашему левому флангу должен подойти Бакинский полк. Утро вечера мудреней. Подкрепившись холодной котлетой с кислым огурцом, бережно вложенными Сотниковым в кобуру седла еще в Илидже, я заснул. Просыпался я, кажется, раза два-три от холода, и каждый раз я видел какой-нибудь сон.
Первый раз мне снился покойный, убитый вчера, мой пулеметчик Щибря. Он о чем-то мне рассказывал, весело смеясь, и притом все время щурил красивые карие глаза, после чего я проснулся и, увы, вспомнил вчерашнюю тяжелую действительность. Второй раз мне снилось, что, влекомый сильной жаждой, я влез в турецкий виноградник. Я с жадностью стал есть сочные грозди, и вдруг был замечен хозяевами и избит не то граблями, не то лопатами. Проснулся я от этого в испуге, и когда очнулся, то с радостью почувствовал, что только что мной пережитое оказалось сном.
На рассвете 22 мая впереди у разведчиков поднялся огонь. Стрельба ежеминутно усиливалась. Поднявшись к штабу батальона, я увидел подполковника Квартовкина, говорившего по телефону, очевидно, с командиром полка. Приставив к одному уху трубку, а другое закрыв ладонью, старик кричал в телефон:
– Не слышу. Слушаюсь. Я прошу еще одну роту, и т. п.
Полковник Квартовкин, по причине глухоты, всегда говорил очень громко. Из слов его разговора со штабом полка я понял, что ввиду растянутости позиции полк остался почти без резервов. Посланная еще ночью в распоряжение Квартовкина 6-я рота была выделена с участкового резерва 2-го батальона.
Огонь все усиливался, и через полчаса вся местность около нас и далеко вправо и влево рокотала от непрерывной оружейной и пулеметной стрельбы. Над нами все чаще и чаще стали посвистывать пули. Разведчики доносили, что противник ведет перед ними накапливание большими силами. Начальник команды просил поддержку, так как он за ограниченностью сил не мог ночью занять всех высот. Ему из 6-й роты был послан взвод. Роты заняли позицию в ожидании противника. Шагах в шестидесяти от штаба батальона за лощиной стояла 6-я рота. Я приблизился к ней и увидел, что ее командир поручик Арсенашвили был не в духе и распекал за что-то своего фельдфебеля. Когда поручик отпустил последнего, то я подошел к нему. Поздоровавшись, мы разговорились, и я узнал причину скверного расположения духа поручика. Оказалось, что он, двигаясь к 4-му батальону и не зная пути, проблуждал с ротой целую ночь и прибыл к нам лишь к самому рассвету. Вдобавок ротные вьюки с продуктами по оплошности фельдфебеля остались где-то в тылу.
Спустя минут десять связь от командира батальона сообщила поручику Арсенашвили, чтобы он занял участок 13-й роты, так как последняя снимается и куда-то уходит. Когда мы поднялись немного вверх, то 13-й рота, свернувшись, двигалась вниз в сторону 15-й роты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
