своей бессмысленной злобы. Наконец жеребец, которого тоже утомила наша
назойливость, ускакал намного дальше, чем в предыдущие разы, и мы уже
больше не стали его преследовать.
Колбасу мы доели вечером второго дня, а от имевшихся у меня денег в
разоренном краю не было, разумеется, никакой пользы; любые, кого мы
могли тут встретить, были заинтересованы разве что в грабеже, а не в
честной торговле. Так что питаться приходилось мелкой дичью, которую
удавалось подстрелить Эвьет, а также лесными ягодами и грибами. Иногда
удавалось что-нибудь откопать на огородах в сожженных деревнях, хотя мы
предпочитали там не задерживаться.
Наконец, вечером пятого дня от падения Лемьежа, мы выбрались к
пограничной реке, за которой лежало графство Рануар. Я довольно быстро
отыскал брод, по которому чуть больше недели назад мы перебрались в
противоположном направлении; шагать в воде было куда менее приятно, чем
ехать верхом, особенно учитывая мою только-только залеченную простуду и
тот факт, что день, не в пример предыдущим, выдался облачный и
прохладный. Но, по крайней мере, благодарение засушливому лету, река
была неширокой.
Разумеется, пересечение этой сугубо условной границы не давало
никаких гарантий безопасности; и грифонские разъезды, и ищущие поживы и
мести погорельцы могли рыскать по эту сторону реки ничуть не хуже, чем
по ту. Все же я надеялся, что дальше вглубь графства шансов нарваться на
неприятности будет меньше. Мы шагали в юго-восточном направлении, пока
не стемнело; уже в сумерках я заприметил далеко впереди справа белый дом
на холме и решил вместо очередного ночлега в траве попытать счастья там.
Пока мы добирались до холма и поднимались вверх по склону, тьма
стала полной, так что я даже потерял дом из виду и затеял по этому
поводу с Эвьет философский диспут на тему "откуда мы знаем, что нечто
находится там, где мы его не видим". Подъем в гору после целого дня пути
пешком — удовольствие более чем сомнительное, и разговор помогает
отвлечься от собственных физических ощущений. Эвелина вынуждена была
согласиться, что то, что мы считаем знанием, часто лишь предположение,
основанное на прошлом опыте, но не дающее никаких гарантий относительно
текущего положения дел.
— Более того, — заметил я, — строго говоря, мы в принципе не можем
узнать, что происходит прямо сейчас.
— Как это?
— Скорость, с которой к нам поступает информация, конечна. Вспомни,
мы слышим гром далеко не сразу в момент удара молнии. И запах цветка,
внесенного в комнату, ощущается тоже не мгновенно. По всей видимости,
так же дело обстоит и со светом: он распространяется намного быстрее,
чем звук и запах, но предел скорости существует и для него. А это
значит, что мы видим лишь прошлое и никогда — настоящее.
— Никогда об этом не задумывалась, — удивленно призналась Эвьет. -
И думаем мы ведь тоже не мгновенно? Хотя и говорят, что мысль быстрее
всего на свете… Значит, физически мы живем в настоящем, а фактически -
в прошлом?
— Так и есть. Люди претендуют на способность предсказывать будущее,
а на самом деле не знают даже настоящего…
На северо-востоке поднялась ущербная луна, продемонстрировав, что
дом, конечно же, остался на прежнем месте. Здание было каменным, в два
этажа, с белеными стенами и покатой черепичной крышей; не крестьянская
хижина, но и далеко не замок. Скорее всего, он принадлежал дворянской
семье, хотя не особо знатного и богатого рода. Ставни были по большей
части заперты, но некоторые окна мертвыми провалами чернели на белом
фоне; во мраке я не мог разобрать, есть ли там стекла. Нигде в доме не
было света.
Переводя дух, мы подошли к дверям; поднявшись на низкое крыльцо и
не найдя нигде веревки с молотком, я постучал в дверь кулаком, но не
дождался ответа. Я постучал сильнее, и дверь, скрипнув, приотворилась
сама собой — очевидно, от сотрясения. Из темного чрева дома пахнуло
сырой затхлостью давно нежилого помещения. Я переглянулся с Эвьет, зажег
лучину и вошел.
Свет дрожащего огонька подтвердил мои подозрения, озаряя то голые
ободранные стены, то свисавшие с балок лохмы пыльной паутины, то грязь и
мусор под ногами. Дом был давно заброшен и разграблен, но сейчас в нем,
похоже, никто не укрывался — на полу нигде не было свежих следов. Я не
рискнул подниматься на второй этаж по деревянной лестнице, которая,
похоже, только и ждала удобного повода, чтобы сломаться под чьим-нибудь
весом. Поднеся лучину поближе, я убедился, что две ступени уже сломаны -
очевидно, кем-то менее осмотрительным. Так что мы ограничились лишь
обследованием первого этажа. В большинстве комнат было совершенно пусто
— по всей видимости, мебель пустили на растопку те, кто забредал в этот
дом до нас. Взамен они оставили на полу мелкие сухие кости, обглоданные
рыбьи хвосты, шелуху семечек и прочие следы своих трапез — а также и еще
более неприятные плоды своей жизнедеятельности. Неудивительно, что здесь
водились крысы; одну мы спугнули и слышали, как прошуршали в темноте еще
несколько. В некоторых местах на каменных плитах пола чернели следы
костров, разводившихся прямо в помещениях; среди углей еще можно было
различить обугленную культю ножки стола или бронзовую ручку, оставшуюся
от двери шкафа или комнаты. Но в левой угловой комнате обнаружилась
целая, монументального вида кровать, весившая, должно быть, не меньше
тысячи фунтов — незваные гости то ли сочли ее слишком тяжелой и крепкой,
чтобы рубить на дрова, то ли просто предпочли использовать по прямому
предназначению. Простыней и одеял на ней, конечно, не было, но
сохранился матрас — пыльный и грязный, как и все здесь, и весь в
каких-то подозрительных пятнах. От него пахло сырой гнилью. Тем не
менее, в этой комнате не было нагажено, и мы решили, что лучше
заночевать здесь, чем на улице. Были у меня, впрочем, опасения, что,
пока мы будем спать, в дом могут забрести еще какие-нибудь ночные гости;
здание на холме, хорошо заметное издали, должно было часто привлекать
ищущих ночлега путников, и царившая здесь помойка вполне это
подтверждала. Однако на полу возле камина в соседней комнате
обнаружилась кочерга — покрытая ржавчиной, но все еще вполне пригодная
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
