― Через пару дней должны заглянуть твои друзья, ― произнёс он. ― Я постараюсь их дождаться. ― Он посмотрел куда-то вверх. ― Лезут черти, ― пробормотал он тихо, но Аврора услышала. ― До свидания, дочка. ― Отец наклонился к экрану. ― Я очень сильно тебя люблю.
Аврора разрыдалась в голос, повалившись на кровать. Она плакала навзрыд, как ребёнок, захлёбываясь и сотрясаясь всем телом. Икала, задыхалась и плакала, выла что-то бессвязное и даже не запоминала, что именно.
― Черти гнались за ним, но не поймали. Он убежал и спасся, ― тихо произнесла Аврора, глядя в стену. ― Папочка мой, зачем ты это сделал? Зачем Гасящий забрал тебя? ― Она понимала, что осталась одна. Кем бы она ни была, как бы ни любил её Артём, отец всегда стоял за спиной с огнём на кончиках пальцев, готовый подхватить при падении и испепелить того, кто обидит дочь.
Она лежала, а мысли пчёлами роились в голове. Отец и Дорохов раскрыли ей карты, но что конкретно делать, не сказали. Словно боялись, что запись скопируют. Или не знали, что делать. В детстве Аврора считала отца всемогущим, а потом пропала мама. Мама…
― Говорите, никто из тех, кто живёт в вересковом мире, не может найти ледокол, ― пробормотала Аврора, сжимая виски и чувствуя, как дрожь разливается по телу. Она ухватила мысль за хвост Уробороса. ― Тогда мне нужен тот, кто в этом мире никогда не жил!
Аврора шла по коридору управления. Алкоголь ещё не вывелся из крови, и действовать надо быстро. Быть может, она даже спасёт Артёма, если поторопится. Она не Сирин, но Алконост ещё смахнёт с крыльев живую росу¹.
― Оливия Александровна у себя? ― поинтересовалась Аврора у Киры Сергеевны, вышедшей откуда-то сбоку. Получив утвердительный ответ и долгий взгляд в спину, она быстро постучала и вошла в кабинет начальницы управления.
Оливия Малиновская сидела за столом, закинув ногу на ногу, и строчила что-то на сенсорной клавиатуре. За её спиной висели две фотографии в рамках. Портрет президента Дорохова смотрел твёрдо и чуть укоризненно, а Маргариты Громовой ― тепло и ободряюще. Элегантная и в чёрном платье, Белоснежка повернулась к Авроре. Выступающий подбородок придавал ей сходство с бульдогом, но скрадывался прядками густых волос, обрамлявших лицо.
― Слушаю вас, Аврора Альфредовна, ― вежливо произнесла Оливия.
― Мне нужно моё личное дело, ― без обиняков произнесла Аврора. ― Хочу предаться детским воспоминаниям. Сегодня сорок дней отцу. ― Мучительно больно прикрываться отцом, но говорить правду Белоснежке она не собиралась. Из глубин памяти выплыло полустёртое воспоминание: мама развешивает бельё и говорит, улыбаясь: «Вали всё на нас с папой».
― Личные дела запрещено выдавать на руки сотрудникам по уставу «Арктикстроя», ― педантично отозвалась Оливия.
― Да тебя следовало назвать не Белоснежка, а женщина-инструкция.
― Мой отец одобрил бы мой ответ.
― А мой ― просьбу. Мы обе потеряли родителей. И вообще за тобой должок: мой отец помог твоей маме спасти Александра Владимировича от приворотного зелья.
― Которое ему подлила твоя свекровь Ксения Максимовна, ― парировала Оливия.
― Дело прошлое. ― Аврора подняла ладони. ― Оливия, пожалуйста. Мне это важно.
― Из здания управления выносить дело не разрешаю, ― строго и резко бросила Оливия, поморщившись. ― Бери голо-проектор, я сейчас подпишу заявление. ― Белоснежка сжала губы в такую тонкую линию, что её и без того крупная тяжёлая челюсть стала ещё массивнее.
― Какое заявление?
― Которое ты мне подашь, ― поморщилась Оливия. ― Вы с Князем одной пустоши вереск ― никогда никого не слушаете. Вам наплевать на проекты и протоколы. Вы идёте напролом. Риск напополам с самоуверенностью. Не страшно так жить?
― Я привыкла, ― пожала плечами Аврора, поставив подпись. ― Нормально?
― Сойдёт. ― Оливия быстро поставила печать и вдруг спросила: ― Ты не хочешь в декрет?
― А должна? ― удивилась Аврора.
― За третьего ребёнка полагается хорошее пособие, ― заметила Оливия. ― Подумай. И в дальнейшем воздержитесь с Бутенко от курения на рабочем месте. И от интима тоже.
― Спасибо за совет. ― Аврора быстро забрала заявление, а про себя подумала:
«Слить меня хотят? Князя свергнуть собираются? Тут им даже чёрт не помощник».
Подключая проектор, Аврора вдруг подумала: а что, если Белоснежка, в общем, права? Что, если не стоит испытывать судьбу, а молча принять её удар? Претерпевший до конца спасётся. Быть может, стоит дождаться Артёма и просто захотеть третьего ребёнка? Чтобы осталась в вересковом мире ещё одна часть мужа, ребёнок, с которым она пробудет одиннадцать лет.
Она остановилась и порывисто приложила ладонь к животу. Снова почувствовать себя беременной, ощутить, что жизнь продолжается… Необычайная лёгкость захватила её, а душа затрепетала, сила в крови потекла быстрее. В эту секунду всё казалось так просто.
Аврора мотнула головой. Не иначе кэле водил её по болотинам, опасаясь, как бы она не выкачала из недр всю нефть. Дурацкая мысль дурной Белоснежки, которую высокое начальство спустило сюда в противовес Князю. Аврора хотела не ребёнка, а пожалеть и успокоить себя. Морок, не иначе. Она провела ладонью по лицу, постаравшись напеть мотивы северного заклинания, которое Николай использовал, когда духи тундры норовили завести стадо оленей в топь или весной на лёд. Древнее шаманское горловое пение иногда помогало даже отогнать обитателей вересковых пустошей, просачивавшихся всё чаще в горы и тундры.
«Я переверну весь мир, чтобы спасти его!» ― С этой мыслью Аврора запустила запись.
Она не помнила день, когда пропала мама, но знала, что это были не ночь и раннее утро, а летний ясный полдень. Помнила только колыхавшиеся на тёплом ветру простыни, дышавшие влажной прохладой. Мама развешивала бельё, улыбалась и что-то рассказывала.
Аврора помнила нечеткие кадры, отпечатавшиеся в сознании. Высаженные мамой кусты бересклета и то, как завороженно помогала в саду, глядя на кроваво-красные листья. Она была уверена, что запах лета и ощущение мокрой ткани додумала потом. Осталось только чувство какой-то неправильности, того, что не должно быть совершенно. Вот только вспомнить не могла. Надежда оставалась только на то, что та четырехлетняя девочка знала много больше.
Запись запечатлела допрос, датированный летом две тысячи двадцать четвёртого года. Немезиды упали с неба, а магнитная буря пронеслась ураганом по планете. Когда пропала мама, отец сначала пытался найти её сам. Но потом всё же обратился в полицию. Допрашивали тогда всех едва ли не с пристрастием ― ещё бы, такое событие ― пропажа жены известного экстрасенса и друга губернатора. Соседи и друзья честно ничего не знали, отец ходил мрачнее тучи, а Аврора как могла пыталась помочь, но явно только мешалась под ногами. Её выслушали, но и только.
Она не помнила этот допрос так же, но ощущение, что именно тогда знала нечто важное, что все упустили, не покидало. Она всматривалась в собственное детское лицо ― растерянное и угрюмое от того, что ей не верили, ― и пыталась вытащить на поверхность хоть обрывки памяти.
― А ты видела в этот день кого-нибудь ещё? ― Следовательница ― красивая девушка с участливой полуулыбкой смотрела на Аврору, сидевшую на коленях у отца. Детский психолог, как орлица, следила за девочкой и следователем.
Аврора дёрнулась, как от удара, чувствуя, как застыла в венах кровь. Она не вспомнила, но разрозненные факты, подслушанные обрывки разговоров и странные переглядывания следователей начали вставать на места. С хрустом собиралась мозаика, и Аврора, глядя перед собой, слушала детский голос. Хотелось отвернуться, но взгляд невольно притягивался. Отец казался таким молодым, несмотря на то, что ему уже тогда было за шестьдесят.
― Маму забрала тётя, ― уверенно принесла маленькая Аврора, теребя рога мягкой игрушки-оленёнка, которую держала в руках.
― А ты помнишь, как эта тётя выглядит?
― Мы же уже её рисовали, ― напомнила Аврора.
― Точно, ― улыбнулась следовательница и обратилась к её отцу: ― Альфред Александрович, вам знакома эта женщина? — И показала фоторобот.
