Тишина. Гнетущая. Мертвая.
Райан так и сидит в снегу, склонившись над телом, и не шевелится. Не знаю, что сказать. Молчу. Мне больно внутри и хочется выть от несправедливости этого мира.
Позволяю себе слабость — отворачиваюсь. Стою и смотрю на снежные просторы, темные силуэты строений вдали. Шмыгаю носом и силюсь не зареветь. Слезы ничего не изменят.
Слышу скрип снега. Оборачиваюсь. Райан с усилием вытаскивает кол, снимает красную тряпицу и убирает в карман. Орудие отбрасывает в сторону. А потом наклоняется и берет Мышонка, но не перекидывает через плечо, как раньше, а поднимает на вытянутых руках и прижимает к себе. Его лицо ничего не выражает. Бледное, отрешенное.
А потом поворачивается и направляется в ту сторону, откуда мы пришли.
***
Когда Кесседи бережно опускает тело мальчишки возле барака, все члены банды уже у крыльца. Очевидно, Попс поднял панику и разбудил главаря. Поздно.
— Какого?.. — начинает Коэн и затыкается.
Райан молча вынимает красную тряпку и вкладывает в ладонь главаря. Его взгляд говорит красноречивее любых слов. Он был против нападения на банду Сида, но Коэн хотел кому-то что-то доказать, а заодно повеселиться.
Из-за плеча главаря высовывается Фил.
— Ого, — ахает. — Ничего себе!
Это ошибка. На месте блондина любой здравомыслящий человек бежал бы сейчас без оглядки, хоронился бы в самом темном углу. Но мыслительная деятельность явно не конек Фила.
Кесседи разворачивается в его сторону. Медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха. Делает шаг вперед. На лице Фила удивление, он еще не понимает. Зато понимает главарь и благословляет, отступая с пути.
Райан бьет без замаха. Со всей силы. В лицо. Фил падает с одного удара.
— Ты проспал! — рычит Кесседи, нанося удары уже лежачему и слабо сопротивляющемуся блондину.
Фил жаждал получить в руки оружие, радовался, когда ему дали подержать нож для пытки пленника. Но я помню, как он валялся по земле с охранником завода, не в силах победить. Фил не боец. А вот Райан — да. А еще он в бешенстве. И ему больно. Гремучая смесь.
Никто не вмешивается. Все в шоке и растерянности, а на лице главаря удовлетворение. Он любит кровь в любом ее проявлении.
Кесседи может прямо сейчас забить Фила до смерти, понимаю, и никто не вступится, не скажет и слова. А Райан поймет, что натворил, когда будет поздно.
К черту.
— Райан, остановись! — кричу под неодобрительный взгляд Коэна. — Он этого не стоит! Не надо!
Мне не жаль Фила. Мне даже приходилось желать ему смерти. И, признаюсь, убивай, Коэн блондина на моих глазах, во мне не шевельнулось бы ни малейшего желания его остановить. Но Кесседи отойдет и пожалеет о том, что сделает.
— Райан, ради Мышонка!
Последний довод действует. Кулак Кесседи не достигает своей цели в последний раз и бьет в снег. После чего Райан поднимается на ноги. Костяшки пальцев сбиты, грудь тяжело вздымается. А Фил переворачивается, становится на колени, обхватив себя руками под ребра, и сплевывает кровь, закашливается, а потом его начинает рвать. Отворачиваюсь.
— Райан, — осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Вздрагивает. — Его нужно похоронить.
По взгляду главаря ясно без слов, что сейчас в первую очередь он похоронил бы меня. Иди к черту, Коэн.
— Лопата, — голос Кесседи звучит глухо, — лопата нужна.
— Не вздумай, — подает голос главарь. — Это долго и хлопотно. Прикопаем в снегу, и дело с концом.
Кажется, взглядом Райана можно было бы растопить ледники.
— Это мое дело.
— Как знаешь, — фыркает Коэн. — Но до отхода в барак ты не зайдешь, — после чего поворачивается к блондину: — Быстро поднимай свои кости и иди внутрь! Живо! Остальные тоже! Чего встали?!
Никто не перечит. Вижу, как Попс идет к крыльцу и то и дело оглядывается на тело своего бывшего друга. Ему хочется остаться, но он боится гнева главаря. Вот она, цена дружбы в Нижнем мире.
— Кэм? — вот и меня не обделил вниманием “его величество”.
— Я остаюсь, — отвечаю твердо. Пусть набьет мне лицо попозже. Подождет.
Коэн дарит мне многообещающий взгляд и уходит в барак. Мы остаемся на улице: я, Райан и тело Мышонка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Спасибо, — тихо произносит Кесседи, не глядя на меня. У меня в горле стоит ком. Ответить мне нечего. — Побудь здесь, — просит, а сам решительно направляется в сторону жилых бараков.
Стою столбом, следя за перемещениями Райана. Он подходит к одному из строений, стучит, дверь открывается. Не вижу того, кто стоит на пороге, но этот кто-то не рад незнакомцу. Дверь закрывается, а Кесседи идет к следующему бараку. От третьего он возвращается с кривой самодельной лопатой.
Земля мерзлая. Черт.
Райан обходит барак, выбирает место чуть в стороне, разгребает снег. Чертыхаюсь и прихожу на помощь.
***
Мы возимся часа два. Кесседи работает лопатой, я оттаскиваю в сторону крупные куски земли. В итоге могила выходит неглубокой, но на большее сил уже нет.
Райан приносит тело Мышонка. Снимает с него куртку, кладет мальчика на дно выкопанной ямы и прикрывает сверху. После чего снова берется за лопату.
Дело сделано. Уже не чувствую холода после тяжелой физической работы. Расстегиваю “молнию” у подбородка.
Кесседи опускается на корточки возле небольшого холмика земли и закуривает. Стою рядом. Все, что могу предложить, это молчаливую поддержку. Слов нет.
— Его звали Кевин, — внезапно произносит Райан. — Ты знаешь? — качаю головой. Совершенно бесполезный жест, так как на меня он не смотрит. — Джек подобрал его, когда ему было лет семь. Пожалел. Мышь не любил свое имя, не хотел вспоминать о прошлом и о смерти своей семьи. И Джек дал ему новое имя, кличку, но он носил ее с гордостью… — Кесседи замолкает, крутит сигарету в тонких пальцах со сбитыми в кровь костяшками. Мне кажется, он больше не заговорит, но ошибаюсь: — Джек был не таким, как другие. Мы потребители. Жалуемся, стонем, сетуем на жизнь, но ни черта не пытаемся изменить. Не можешь спасти всех, не пытайся — вот кредо слабаков. Джек не мог спасти всех, он спасал тех, кого мог. Ему было лет двадцать, когда он решил, что больше не хочет жить так. Джек родился и вырос в Нижнем мире, как и многие другие, потерял семью, работал на заводе, жил в общежитии. Он видел, как тяжело приходится детям, и сам испытал все на собственной шкуре. И Джек сбежал, увел с собой с завода несколько мальчишек и ушел. Решил, что выживать на улице лучше, чем работать на благо правительства, которому плевать на своих граждан. Так появились Проклятые. Это была не шайка преступников, скорее, компания сирот. Джек подбирал беспризорников и принимал к себе. Учил выживать и не сдаваться. А еще учил быть человеком, — Райан замолкает, достает новую сигарету. Почти не дышу, боясь спугнуть приступ откровенности. Но волнуюсь зря, он продолжает: — Я сбежал с завода, ночевал то там, то здесь. Наверное, замерз бы через пару дней, но на меня наткнулись Проклятые. Из нынешнего состава в банде тогда был только Курт. Мы с Джеком поговорили, и он взял меня к себе. Это был удивительный человек. Веришь? — поднимает на меня глаза. — В Нижнем мире тоже есть удивительные великодушные люди, — осторожно киваю. Может, и есть. Мне до Кесседи, встречать таких не приходилось. — Он научил меня драться, разводить огонь из подручных материалов… Научил не просто выживать, а показал, как остаться человеком. Как вставать каждое утро и жить, когда хочется сдохнуть… Через пару лет я стал его правой рукой. Мы подбирали беспризорников и принимали в свою банду. Грабили заводы, но не трогали мирных жителей. Выживали, как могли… А потом к нам прибился Коэн, — вздрагиваю. Вот оно! — Он хотел власти. Не понимал, почему нельзя насиловать женщин, ведь раньше он всегда так делал, почему нельзя лишний раз убивать… Фред прожил у нас около года. Периодически собирал возле себя единомышленников, проповедуя, что жизнь одна и нужно брать от нее все. Кто не с нами, тот против нас. И прочее. А однажды Джек и Фред сильно повздорили. Не знаю, о чем. Я спрашивал, но Джек сказал, что незачем мне об это мараться. А на утро Фред ушел, а вместе с ним большая часть банды, — кажется, теперь я понимаю, как вышло так, что Коэн отметился в Верхнем мире, а Кесседи при этом не присутствовал. — А потом Фред вернулся. Один.
