— Полгода назад, — шепчу, но Райан прекрасно слышит.
— Да, — подтверждает. — Полгода назад. И стал претендовать на главенство. Вызвал Джека на бой. Бой до смерти. Победителю — банда.
— Зачем он согласился? — не понимаю. — И почему ты не помог?
Кесседи невесело усмехается.
— Ты “сверху”, как и я. Нам не понять. Но у тех, кто родился здесь, свои законы. Понятия. Джек сказал, что главаря должны уважать. И если он прикажет убить Фреда, он потеряет статус. И Джек согласился на бой, — затягивается поглубже и выпускает в небо облачко дыма. — Я был против. Уговаривал, настаивал, орал. Но Джек все решил. Он принял вызов. Это было дело чести. Когда мы говорили с ним в последний раз, он попросил меня, чем бы все ни закончилось, не уходить, не бросать банду, сохранить то, что от нее осталось. Потому что, если Фред дорвется до власти, он развалит все. Я обещал. Джек проиграл. У него была травма, нога почти не гнулась. Возможно, поэтому. Может, потому что Коэн играл нечестно. Не знаю. Они ушли вдвоем, а вернулся один Фред.
Я все еще не понимаю.
— Но ведь ты тоже мог вызвать Коэна. Убить его.
Райан бросает на меня взгляд.
— Хотел, — признается. — Даже собирался. Но мы среди тех, кто живет по понятиям Нижнего мира. Фреда приняли, даже Мышонок его боготворил и боялся одновременно, ты же видел. Джек просил сберечь членов банды. Чего бы я добился, убив Коэна? К тому же Фред обзавелся связями и славой. Многие боялись одного его имени. Это играло нам на руку.
— Поэтому ты просто стал его контролировать, — наконец, понимаю.
— И в большинстве случаев это получается, — соглашается. — Не считая того шпиона, — “пугала”, понимаю. — Так что, теперь я ответил на твой вопрос, почему я здесь? — снова поднимает взгляд на меня.
— Более чем, — и это чистая правда. Теперь все детали пазла встали на места.
— Темнеет, скоро отход, — и правда, уже вечер. — Так что беги, подавай свой сигнал, я их отвлеку, — во взгляде и голосе решимость.
Выбрасывает окурок, мнет пустую пачку и опускает в снег.
25.
Питер машет мне рукой и уходит в ночь. Провожаю взглядом, жду, пока его спина скроется за снежным холмом, потом поворачиваюсь. И… сталкиваюсь со злой усмешкой на изуродованном шрамом лице.
— Ну, вот ты и попался, предатель, — губы Коэна растягиваются в улыбке, и он бьет наотмашь. Падаю.
Лежу на снегу, давясь кровью, а он подходит ближе и бьет тяжелым ботинком под ребра. Еще и еще. Задыхаюсь. Тяну руку в пустоту, туда, куда ушел мой связной.
— Пиииит… Пииит… — из горла доносится хрип.
— Поздно, — хладнокровно сообщает мне мой мучитель, — тебе никто не поможет, — достает пистолет и направляет мне в лицо.
Замираю. Смотрю в черное дуло, такое же темное и бездонное, как расширенные зрачки Коэна. Это конец.
— Это конец, — повторяет главарь мои мысли и нажимает на спусковой крючок.
Звук выстрела и темнота. Она кружится вокруг меня, рассыпаясь звездами и сотнями рассеянных по Вселенной планет. Космос обступает меня и взрывается миллионами искр.
Меня больше нет.
Пустота…
Рывком принимаю вертикальное положение. По лбу катится холодный пот. Приснится же такое!
Провожу рукой по лицу. Сердце бьется как сумасшедшее. Реалистичный кошмар, который вполне может воплотиться в реальность. Если Пит придет по моему зову, разумеется. И если кто-то из СБ еще помнит, что такое азбука Морзе. Черт.
Сигнал подан два дня назад. Но никто так и не появился, а я даже не знаю, стоит ли ждать. Путь из Верхнего мира в Нижний на флайере занимает не больше часа. Ну, ладно, трех, если петлять, запутывая следы. Но не два же дня! Черт вас дери, эсбэшники.
— Чего? — Райан приподнимается на локте со своего места и часто моргает со сна.
— Ничего, — мотаю головой. — Кошмар приснился.
Понимающе хмыкает и ложится обратно. Ему ли не знать, что такое кошмары.
Тоже ложусь, на этот раз на спину, скрестив руки на груди. Смотрю в облезлый потолок, по которому скачут блики от костра Коэна. Да, именно костра Коэна, потому что остальным не перепадает от него ни тепла, ни света.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
При мысли о главаре меня снова переполняет злоба. Ее так много, что, кажется, меня скоро переполнит, и я взорвусь, как во сне, и меня не станет. Пошел ты, Коэн, слишком много о тебе думаю в последнее время.
Спать не могу. Встаю, решаю сходить в туалет. Не особо хочется, но нужно встать и сделать нечто осмысленное, чтобы не начать гонять по кругу одни и те же мысли. Осторожно переступаю через спящих и двигаюсь к двери.
Со смерти Мышонка прошло два дня. Кесседи ведет себя как обычно, может, чуть более задумчив. Фил шарахается от него, как от чумного, и каждый раз смотрит себе под ноги, стоит Райану приблизиться. Брэд несколько раз плакал во время стоянок, но был замечен главарем, после чего получил предупреждение, чтобы не смел “разводить нюни”. Жизнь Проклятых течет, как и прежде. Так ничего не изменилось с арестом Пола, ничего не меняется и со смертью Мыша.
Разве что для меня расположение главаря безвозвратно утеряно.
Время от времени чувствую на себе его взгляд. Жду, что подойдет или вызовет к себе и выскажет и выбьет все, что накипело. За то, что мне вздумалось не дать Райану убить Фила. За то, что мы вместе хоронили мальчишку, хотя мне было велено вернуться в барак вместе со всеми. Вот только эти поступки, немногие за мою жизнь, которыми могу гордиться. И, что бы мне ни сделал Коэн, я о них не пожалею.
Выхожу на улицу. Солнце слепит глаза. Прикрываю ладонью. А когда опускаю руку, обнаруживаю Курта, клубком свернувшегося на крыльце и крепко спящего.
— Да что за?.. — бормочу. Что это? Эпидемия? Неужели сна Фила и пропажи Мышонка им мало, чтобы понять, как можно делать, а как нельзя? — Э-эй, — опускаюсь на корточки рядом, трясу за рукав, но реакции ноль. Здоровяк сопит и причмокивает губами, как младенец. Сон крепкий и безмятежный.
После еще одной бесполезной попытки разбудить, оставляю эту затею. Выпрямляюсь, осматриваюсь. Если это обычный сон, то я бабушка Коэна.
Спускаюсь по ступенькам. Последняя совсем сгнила, приходится спрыгивать в снег.
Обхожу здание. Олаф находится за домом. Спит точно так же, как и Курт, только прямо на снегу. Что ж, господа эсбэшники, вам наплевать, если кто-то из них получит обморожение?
Следов вокруг много. Но на этот раз мы остановились в самом центре жилого поселка. Все дорожки истоптаны. Не поймешь, какие следы свежие, а каким несколько дней — последний снег был неделю назад.
— Кэм! — доносится откуда-то справа. — Кэм!
Резко поворачиваюсь. Питер, в теплом пуховике и шапке, натянутой по самые глаза, выглядывает из-за угла соседнего барака. Чувствую, как только-только зажившие губы растягиваются в ликующей улыбке. Сработало! Черт возьми, сработало!
Оглядываюсь, убеждаюсь, что из строения никто не вышел, а спящие остаются спящими, и, приседая, короткими перебежками, несусь к связному.
— Кэм, я так рад тебя видеть! — Питер улыбается от уха до уха.
Белозубая улыбка, здоровый румянец, теплая качественная одежда… Радость исчезает. Появляется злость. Мне хочется ударить, прямо по этой улыбке. За то, что они живут в комфорте. За то, что им наплевать на то, что мы только что похоронили ребенка в мерзлой земле.
— Привет, — отвечаю сухо.
Снова оглядываюсь, и мы заходим в пустой барак.
— Ну и заставил ты нас поломать головы, — весело продолжает Питер. — Точка - тире… Ну ты даешь!
— А что мне нужно было делать? — шиплю. — Сделать транспарант?
— Да нет, — сдает назад, — это было гениально. Все аналитики признали.
Похвала снова злит. Гениально. Это было на грани самоубийства, и если бы Райан не прикрыл, быть бы мне уже пугалом без поля.
Молчу. Хмуро смотрю на Питера из-под козырька кепки и молчу. Мне казалось, мне столько есть ему сказать. А сейчас нет слов.
— Ты узнал что-то важное? — начинает первым Пит. — Ты знаешь, кто заказчик?
