Рассматриваю эсбэшника. Вид тот еще: глаза заплывшие, веки синие, нос распух, губы разбиты. Но держится бодро. Ловлю себя на злой мысли, что мало досталось.
Райан благоразумно оставляет коммуникатор при себе и убирает в карман. Затем подходит к Питеру и становится напротив, скрестив руки на груди.
— Значит, так, — произносит серьезно. — Предлагаю сделку. Мы идем в прежнем направлении, ловим сеть, вызываем подельников Коэна от его имени и ждем, пока за нами придут. Они приходят, вы берете их тепленькими. Допрашиваете, выясняете, что там вас интересует. Твоя карьера спасена. А мы убираемся восвояси. Идет?
У Пита начинает дрожать нижняя губа.
— Как — убираетесь? — удивляется.
— Восвояси, — повторяет Кесседи. — К черту. Подальше. Куда глаза глядят. Называй, как тебе больше нравится.
Питер пристально смотрит на Райана несколько долгих секунд, но быстро ориентируется, что в этом споре ему не победить. Переключается на меня.
— Кэм, ты ведь понимаешь, что для освобождения твоего отца этого мало?
Вот же гаденыш. Думает, что его жизни больше ничего не угрожает, и начинает качать права. Шантажировать.
— Понимаю, — цежу сквозь зубы.
Отворачиваюсь. Пялюсь в облезлую дверь. Тошно. Шанс на освобождение отца был погублен со смертью Коэна. И без него знаю.
Слышу голос Райана:
— И чего же будет достаточно?
— Нам нужен заказчик, — отвечает с готовностью Питер. Не сомневаюсь, он ожидал этого вопроса от меня, но и такой вариант вполне устраивает. — Если ты представишься новым главарем, и тебе удастся втереться им в доверие, возможно, у нас получится выйти на самого главного.
Повисает тишина. Мертвая. Пугающая. Пустая.
Медленно поворачиваю голову. Кесседи, так и стоит напротив Пита, сложив руки на груди. Лицо серьезное. Губы поджаты.
Молчу. Не могу просить. Не стану.
— Ты предлагаешь, — заговаривает Райан, — связаться неизвестно с кем. Сообщить, что я вместо Коэна и весь к их услугам. Втянуть в это остальных. Вляпаться еще глубже, рискуя своей жизнью и жизнями оставшихся членов банды, — Пит придушенно кивает. — Ради чего? — голос Кесседи становится жестче. Питер втягивает голову в плечи.
— Ради сделки, которую заключил Кэм, — отвечает неуверенно.
Райан кривится.
— Не слишком ли высока цена за освобождение одного заключенного? Чьим бы отцом он там ни был.
Вздрагиваю. Жестоко. Но справедливо. Прикусываю губу до крови. Молчу. Кесседи прав. Он сделал для меня много больше, чем можно было бы даже мечтать. Просить его и дальше рисковать ради меня не имею права.
— Я могу поговорить с полковником, — предлагает Пит. — Возможно, СБ пойдет на еще одну сделку. Скажи, чего ты хочешь?
Даже находясь в стороне, мне хочется поежиться от взгляда, которым Кесседи награждает связного.
— Дай-ка подумать, — протягивает. — Что же я могу попросить за то, что принесу в жертву остатки банды? Двоих мне мало. Дайте добить других. Так?! — нависает над эсбэшником. Тот шарахается. Врезается спиной в стену позади. Чуть не слетает с ящика.
— СБ будет все контролировать. Никто не умрет.
— Такие же опытные спецы, как ты?
— Опытные, — Пит окончательно “сдувается”. — Не как я.
— Кэм, — Райан поворачивается ко мне, — ты ему веришь? — спрашивает. — Веришь, что если мы ввяжемся в это, Проклятым ничего не грозит, и СБ нас защитит?
Качаю головой. СБ уже показало свое истинное лицо. Мне нет причин им верить. Надеяться на освобождение отца — тоже нет.
— Но там же погибнут люди, — не сдается Пит. — Невиновные. Если мы не поймаем зачинщика, жертвы продолжатся. Люди будут умирать! — голос связного так и звенит праведным гневом. Глаза горят. Тут дело даже не в желании выслужиться. Он верит в то, что говорит.
Райан улыбается, глядя на него. И от этой невеселой улыбки бросает в дрожь. Устало трет переносицу, а потом разворачивается и выходит на улицу. Пит бросает на меня затравленный взгляд. Хочется выругаться, но сдерживаюсь. Нет смысла сотрясать воздух. Иду за Кесседи.
Стоит открыть дверь, в лицо жалят снежинки. Снег усилился. Перед лицом сплошное белое марево. Спускаюсь с крыльца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Райан сидит на нижней ступени, опустив голову. Сигареты давно кончились, но привычка осталась: крутит в пальцах где-то подобранную щепку. Сажусь рядом. Даже не поворачивается в мою сторону.
— Люди гибнут, — передразнивает Питера, смотрит куда-то в сторону. Снежинки оседают на длинных ресницах. — Невиновные. А сколько гибнут тут без всяких террористов, ему невдомек, — сплевывает, заканчивает с отвращением: — Спасатели, чтоб их.
— Они не понимают, — говорю. Вступаюсь за “верхних”, надо же. — Пита можно долго бить головой о стену, он все равно не поймет.
— Знаю, — не спорит. Еще бы ему не знать, никто из нас не думал о Нижнем мире, пока не познал все его прелести на собственной шкуре. — Тошнит просто от патриотических речей, — ежится, стряхивает с плеча снег. — Не могу находиться с ним в одном помещении, — признается. — Иначе мой сегодняшний день не закончится двумя убийствами.
Повисает молчание. Снег валит. Ветра нет. Сижу и заворожено наблюдаю, как новый слой ложится на утоптанную дорожку к зданию.
— Ты раньше убивал? — спрашиваю, все еще смотря в никуда.
— Да, — короткий ответ.
— Что изменилось в этот раз?
— Я не убивал безоружных.
Фил. Конечно. Поджимаю губы. Все еще помню чувство после смерти Здоровяка Сида и непреодолимое желание мыть руки. Снова и снова, сдирая кожу. Сид тоже был без оружия, и мой удар был совершен из-за спины. Мне нечего сказать и нечем утешить. Хотя очень хочется. Не умею подбадривать.
Решаю:
— Скажу Питу, что вариантов нет. Сделаем, как ты говоришь. СБ проглотит, как меньшее из зол. И Проклятые смогут уйти.
— А ты? — впервые за время разговора поворачивается ко мне. Ресницы совсем белые.
Пожимаю плечами. А что — я?
— Не знаю, — признаюсь. Будущее кажется мне непроглядной тьмой, из которой мне удалось выбраться на время задания СБ. У меня была цель, шаткая, призрачная надежда. А теперь снова ничего. Буду просто просыпаться, куда-то идти, что-то делать, засыпать, видеть кошмары и снова просыпаться. Не имеет значения где.
— То есть ты не пойдешь с нами? — прищуривается, снег слетает с ресниц.
Не могу повторить второе “не знаю”. Отворачиваюсь, смотрю на полет снежинок. Пушистые, белые, чистые. Козырек кепки защищает глаза.
— Джек родился и вырос в Нижнем мире, — нарушает молчание Кесседи. — Он не видел другой жизни, но не готов был мириться с тем, что происходит вокруг. У него всегда была цель — что-то изменить.
Меня пробирает озноб.
— Уж не думаешь ли ты согласиться на предложение Пита?
Отвечает не сразу.
— Я могу увести Проклятых отсюда, и они пойдут за мной. Мы будем скитаться, воровать и грабить. Можем наткнуться на банду Сида и отомстить за Мышонка, или они отомстят нам повторно. Или мы поубиваем друг друга, и дело с концом. Бессмысленно. Понимаешь? — снова смотрит на меня. Во взгляде нет ничего от того парня, который разговаривал с сотрудником СБ из Верхнего мира таким тоном, что у того поджилки тряслись. Властность, самоуверенность… Сейчас на меня смотрит будто другой человек.
— Понимаю, — разлепляю губы.
— Я ничего для себя не хочу, — продолжает, — но я хотел бы вытащить их, — кивок в сторону барака, где все еще мирно спят Проклятые. — Они ведь ничего не видели в этой жизни. Страх, побои и безысходность.
Хмыкаю.
— Это ты сейчас говоришь или Джек?
Пожимает плечами:
— Когда проводишь с человеком бок о бок четыре года, он волей-неволей проникает тебе под кожу.
Не могу судить. Все эти годы моим спутником было только одиночество, и Райан первый человек, встретившийся мне в Нижнем мире, с которым хорошо просто говорить.
— За что сидит твой отец? — спрашивает Кесседи, внезапно переводя тему. Вздрагиваю, как от удара.
— За убийство мамы, — его брови приподнимаются, но он ждет пояснения, не задавая вопросов. — Во флайере отказали тормоза. Они попали в аварию. В крови отца нашли алкоголь. Приписали умышленное убийство.
