отгадать загадку: «Красный, длинный, долго стоит».
— Я не знаю, Вадик, никогда не слышала такой загадки. И что же это?
— Ой, а я забыл. — Признался малец, вогнав учительницу в ступор.
Учительница строго посмотрела на Аллу:
— Может быть, вы знаете отгадку?
Отсмеявшись и увлажнив хлынувшими слезами носовой платок, Алла приобщила учительницу к устному народному творчеству:
— Ну это же так просто — товарный поезд.
Еще одно погружение в русский фольклор состоялось на сцене актового зала МГУ на Ленгорах, когда мы играли в первой постановке фольклорного театра филфака — в народной драме «Царь Максимилиан». Главная роль досталась «приглашенному» артисту, связанному с факультетом незримыми межведомственными узами дружбы, студенту Высшей школы КГБ и нашему куратору Валере Сучкову. Репетировать и играть было весело. Царь-язычник орал благим матом на непутевого сына Адольфа (Миша Палиевский), предавшего веру отцов, и требовал «срубить ему голову на правую сторону». Смешливая Наташа Юдина, запеленутая в простыню, размахивала косой, изображая смерть, и, давясь от смеха, «грозно» возвещала: «Я не баба, я не пья́на, я смерть твоя упряма». Старик и старуха-гробокопатели (Леша Налепин в онучах да зипуне и Света Айвазян в сарафане да кичке) ползали по сцене, бормоча непристойности в адрес монарха. Мне же пришлось перевоплотиться в самого загадочного персонажа (пришей кобыле хвост) — доктора Фому. Никто толком не знал, что делать с этим образом. Поэтому его интерпретация была отдана на откуп исполнителю. Наташа Юдина снабдила меня старорежимным пенсне и саквояжем. Накрахмаленный белый халат, колпак и стетоскоп я приволок из своего «Блохинвальда». А в интерпретации образа я положился на одесские, мягко говоря, интонации. На сцене я появлялся лишь единожды, зато монолог мой был убойный.
Не есть я русский, не есть я прусский,
А есть я придворный доктор Фома,
Здесь у меня лекарство, пластырь и сулема;
Я искусно лечу,
Из мертвых кровь мечу.
Ко мне приводят здоровых,
А от меня уводят слабых;
Ко мне приводят на ногах,
А от меня увозят на дровнях.
Я зубы дергаю, глаза ковыряю.
На тот свет отправляю.
Нет ли здесь кого полечить, поправить;
Живого к смерти представить.
С Наташей Юдиной (Смерть с косой) мы совпали не только деталями костюмов. Мы сценически и логически дополняли друг друга
Закончив монолог «врача-убийцы», я обошел мизансцену в поисках жертвы, остановился на царе-батюшке, ткнул стетоскоп в перетянутую лентой грудь курсанта-гэбэшника Сучкова, приблизил пенсне к сверкающим в его орденах бриллиантам и… сорвал жирные аплодисменты зала. Я понял, что либо вляпался в историю, либо вошел в нее неординарной сценической интерпретацией классики фольклора. Оттепельная сатира оставалась в стороне от столбовой дороги партии и «открытий» ХХ съезда. Парадокс состоял в том, что всерьез говорить и даже петь (Высоцкий и Галич) о деяниях тирана уже худо-бедно дозволялось. Но шутить — ни-ни. А тут смеялись все — профессора, студенты, артисты. Я лопался от внутреннего смеха, но довел патетический монолог до логического конца на полном серьезе. Моя отсебятина совпала с законами жанра и победила.
МУДРЫЙ НАТАНЫЧ
Дом культуры МГУ на Герцена занимал единственное уцелевшее строение Опричного двора, купленного в 1833 году казной для университета. На базе ДК в середине 60-х заблистала театральная студия «Наш дом», разумеется, под пристальным присмотром «Большого Дома» и прочих парткомов. Жизнь с ее злободневной междустрочной сатирой в нее вдохнули Марк Розовский с компанией. Актеры НД (в том числе и непрофессиональные) делали это талантливо и современно. Благо, литературный материал предоставлял неограниченные возможности.
Попасть на представления студии НД было труднее, чем на закрытый вечер Высшей школы КГБ. Выклянчивать билетики в кассе было унизительно, поэтому шли в ход всевозможные придумки и трюки. Испытанное в боях оружие — журналистское прикрытие, к которому я, однако, не мог прибегать слишком часто. Приходилось припасать его на исключительные случаи. Например, на гастроли ленинградского театра Товстоногова с его «Зримой песней», спектакли первого (он же последний) всесоюзного фестиваля студенческих театров 67 году. С мандатом АПН (к тому времени у меня уже были наработаны контакты и в центральных газетах) я постучался в дверь администрации ДК и через несколько минут располагал пропуском на все спектакли фестиваля. Но самым ценным фестивальным приобретением было знакомство и, теплая, но, увы, непродолжительная дружба с администратором ДК МГУ, добрым волшебником Натанычем. Так Дмитрия Натановича Магида называли все, даже собственная жена — Бронислава Борисовна Келлер. Позднее я приклеил к этому прозвищу эпитет Мудрый.
Дмитрий Натанович Магид с женой Брониславой Борисовной
Натаныч одержим театром. Он не признавал телевидение и радиообработку, говорил: «Без зрительного зала нет искусства». В 20-е годы Магид закончил юрфак МГУ. Работал юрисконсультом в каком-то Наркомате, но профессия его интересовала постольку-поскольку. Он никогда не порывал со студенческой средой. Вскоре представилась возможность отдаться полностью организационной деятельности на поприще студенческого театра и концертов-лекций. Натаныч оставил опостылевшую службу и перебрался в университетский клуб, поближе к сцене. Здесь он и провел всю оставшуюся жизнь с перерывом на 1 день немецкого плена и (как следствие) 10 лет Гулага.
Операция вермахта «Тайфун» по захвату Москвы началась 30 сентября, а 2 октября советский фронт был прорван в нескольких местах. В результате, главные силы советского Западного и Резервного фронтов оказались окруженными в районе Вязьмы. 14 октября сопротивление советских войск в вяземском «котле» было сломлено. Здесь погибла лучшая часть московской творческой интеллигенции, находившаяся в составе 8-й дивизии народного ополчения. Многие из них даже не успели научиться стрелять. Для них это была не битва, а мясорубка. Особенно трагично сложилась судьба пленных ополченцев-евреев. Почти все были уничтожены по расовому признаку. Чудом уцелели лишь единицы. Среди них — Натаныч. Немцы захватили участок, на котором он рыл окопы. Пленных на месте огородили, создали импровизированный лагерь. Тут же произвели селекцию — евреи направо, остальные налево. На это времени у немцев хватило. В плену он пробыл несколько часов. К вечеру советские войска их «освободили». На этап всех отправили уже без сортировки. Натаныч получил десятку за…сдачу в плен. В 1951 вернулся в Москву. Жизнь потекла своим руслом, как будто ничего не случилось.
Магид был напрочь лишен чиновничьих или деляческих повадок, без которых эта должность была труднопредставима. Мне не пришлось произносить магических имен или
