и пальцы начинают шевелиться. Нити натянулись, прорезав кожу, но раны почти не кровоточили. Я делал, как велела Фриг, – держался. Я держался за свою боль и гнев, за обломки своей угасающей жизни, чтобы швырнуть марионетку прямо в пасть тени. Она вцепилась в длинные клыки и удержала тварь, чтобы Фриг сумела подхватить магией осколок первого барьера и метнуть его, точно лезвие. Огромная голова отвалилась от тела и растаяла вместе с моей марионеткой.
Я начал захлебываться собственной кровью. Фриг что-то кричала, но я не понимал слов. Мои глаза неподвижно уставились в просвет. Госпожа стояла и смотрела на нас без всякого выражения. Окровавленный нож до сих пор валялся на каменном полу. Моя жизнь и моя смерть были брошены ей под ноги. Госпожа знала, что вдвоем нам не спастись. Монета никогда не упадет на ребро.
Но в этом бою госпожа противостояла не двоим.
Я почувствовал, как между нами с сестрой натягивается невидимая нить, прочный канат, по которому она может пройти, пробежать.
«Спаси нас в последний раз», – попросил ее я, и она мне ответила.
Она глубоко вдохнула, и у меня в голове стало яснее. Ее сердце билось чуть быстрее, подгоняя мое. Мы снова слились с ней в одно желание, в одну силу.
«Наконец-то, – сказала она мне, – наконец-то ты правда даешь мне себя спасти».
Нити обвились вокруг рукояти ножа. Мы с невероятной четкостью знали, что и когда следует сделать.
Я метнул нож вверх. И рука сестры стала продолжением моей воли. Она возникла из ниоткуда, в прыжке схватившись за кинжал, и, словно комета, прочертила яркую, острую дугу во тьме. Ударив точно в трещину красного глаза.
Все произошло так стремительно, что даже госпожа не успела среагировать. Мир застыл и онемел.
И глаз раскололся.
Сестра тут же шагнула назад, оказавшись вне поля моего зрения. Нож, от которого осталась лишь рукоять, со звоном упал на пол. Ярко-алая трещина, как капля крови, потекла по лицу госпожи вниз, расходясь все новыми и новыми ветвями. В ее настоящих глазах не отразилось ни удивления, ни злости. Они все так же холодно смотрели на меня тонкими белыми щелками зрачков, становившихся все краснее. Я чувствовал этот приковывающий взгляд сквозь веки, и, казалось, он утянул меня в бездонный омут безвременья.
А потом сеть разломов опутала все тело госпожи, словно она была глиняной статуэткой. В следующее мгновение она раскололась. Разлетелась на части обрывками серого тумана. Но взгляд не исчез.
Весь зал заполнился криком. Тысячи тысяч голосов взвыли зло, обреченно, испуганно, страдальчески, болезненно. Кто-то почти рычал, кто-то горько и безутешно плакал. Вой отдавался от стен купола и умножался сам на себя, так что казалось, голова разорвется раньше, чем он стихнет.
Серый туман, в который обратилось тело госпожи, растаял. Лишь тот, что клубился у ее ног, примкнул к черному камню низко-низко, но вскоре тоже исчез, впитавшись в него.
И вой стих.
Или это только я перестал его слышать. Купол потолка больше не казался мне темным, я увидел его весь, целиком, различил каждую формулу, почти понял, зачем они были нужны. А потом они вспыхнули, как звезды на небе, закружились перед глазами. Не в силах больше выносить этого бесконечного круговорота, я попытался отстраниться, но формулы будто отпечатались на обратной стороне век, и я не мог не смотреть.
Я снова увидел госпожу, но такой, какой никогда не видел прежде. Почти живой.
Я смотрел на нее со спины: серые неровно остриженные волосы, странная одежда неизвестного мне покроя. Она стояла посреди просторного белого помещения, стены которого терялись в сероватом дыму. Где-то вдали с равными промежутками мелькали алые всполохи. Что-то противно пищало. Голова госпожи была опущена, и я тоже посмотрел вниз. Прямо под ее ногами, едва касаясь черных ботинок, растекалась лужа чьей-то крови.
– Я хотела выстроить новый мир на обломках старого. – Она говорила на каком-то другом, неизвестном мне языке, но я почему-то понимал ее. – Потом не думала, что буду сожалеть. И я не сожалела. Но почему-то все равно всегда возвращаюсь сюда. В момент свершившейся мести. Я обречена его помнить. Теперь и ты тоже.
В пятне на полу я видел ее, как в мутном алом зеркале. Она смотрела на меня, и глаза ее были человеческими и печальными.
* * *
Я проснулся от запаха корабельного трюма, или мне просто показалось, что затхлость пробралась даже сюда. С трудом приоткрыв глаза, я увидел небольшую лампу, висевшую на низком потолке, она раскачивалась из стороны в сторону в такт волнам. А вокруг и правда были волны, ощущение качки ни с чем нельзя было перепутать. Я сразу почувствовал себя не очень хорошо, но не так плохо, как до момента, когда закрывал глаза.
Шею что-то немного сдавливало, но в целом дышать было легко. Странно. Я думал, что умер.
Сестра лежала рядом на кровати, обхватив мою руку и прижав к себе. Она спала, но стоило мне только посмотреть на нее, как глаза ее тотчас распахнулись. Мы молча глядели друг на друга и думали о том, как хорошо просто лежать на кровати и ничего не делать. Кровать была чудом, раньше мы могли только смотреть на нее, а теперь у нас не было ни единой причины вставать. Это было невероятно. Даже качка не портила этого ошеломительно прекрасного чувства.
Только видение, пришедшее мне на пороге смерти, сжимало сердце смутной тревогой. Но я заставил себя не думать об этом. Заставил поверить, что это был лишь сон.
Через какое-то время в каюту зашла Фриг. Она перемещалась по кораблю так легко, словно качки не существовало. А вот девочка-рыцарь, шедшая за ней, цеплялась за стены при любой возможности. Корабль ей тоже не нравился.
– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенным тоном спросила Фриг.
– Живым? – осторожно сказал я, не зная, что от меня ожидают услышать.
– Уже неплохо, – удовлетворенно кивнула Фриг, лицо ее заметно расслабилось. – Вы проспали четыре дня. За это время столько всего случилось. Даже не знаю, с чего начать.
– Начни с того, что нас депортировали, – угрюмо сказала девочка-рыцарь.
– Что значит «депортировали»? – спросил я, надеясь, что мне еще можно задавать вопросы.
– Выгнали с позором, – еще более угрюмо ответила девочка-рыцарь.
– И ничего не с позором! – тут же запротестовала Фриг. – А очень даже с почестями.
– С почестями выгнали, – продолжила гнуть свое девочка-рыцарь. – И под конвоем. Не прячься, Сивиз, я знаю, что ты там.
В каюту зашел юноша, которого я прежде не встречал. Он был высоким и статным,
