Джоанна изумилась. Или ее греческий недостаточно хорош, или эта дама имеет в виду кого-то иного. Вряд ли за столь короткий срок Мартин д'Анэ мог обзавестись кудрявой бородой. Однако желание продолжать расспросы у нее почему-то пропало.
Утром следующего дня в гавань Лимассола вошел корабль из Палестины. На нем прибыли посланцы короля Филиппа: его кузен — епископ Бове и магистр ордена Святого Иоанна Гарнье де Неблус. И если последний держался вполне учтиво, то епископ Филипп де Бове сразу же ринулся в атаку.
— Зачем вы возложили на себя крест, ваше величество? Чтобы, прикрываясь им, вести игрушечные войны повсюду, куда занесет вас случай? Сейчас вы оказались на Кипре, так и не добравшись до Святой земли, и тешитесь здесь, терзая невинных христиан, тогда как истинные воины Святого Креста продолжают жестоко биться под стенами Акры с неверными!
На это даже Ричард не сразу нашелся что ответить. Он молча смотрел на дерзкого прелата, восседая на троне Исаака, его могучие руки крепко сжимали резные подлокотники, а лицо мало-помалу наливалось кровью.
Епископ Бове был хорошо известен королю. Он происходил из рода графов Дре и принял сан не по призванию свыше, а по обязанности, будучи младшим в семье. Епископ редко носил сутану, предпочитая ей доспехи и меч, но для встречи с Ричардом все же надел камилавку, а поверх длинной кольчуги на его плечах лежала мантилетта,[117] расшитая виноградными лозами и пшеничными колосьями. Несмотря на одеяние, его гладко выбритое напряженное лицо изобличало в нем непримиримого воина, а не служителя Церкви.
— Вам нечего ответить, сир? — вскричал Бове, когда молчание Ричарда стало невыносимым. — Тогда скажу я: вы расслабились, вы играете свадьбы, развлекаетесь, словно охотой, преследованием Исаака Комнина, и это означает только одно: вы, ваше величество, не решаетесь приступить к куда более трудной задаче — к отвоеванию Гроба Господня!..
— Проклятый пасынок сатаны! — выругался, резко выступив вперед, другой епископ — Солсбери, советник и друг Ричарда. — И ты, пес, смеешь упрекать моего государя, когда твой ничего не сумел добиться и только без конца клянчит подачки!
— Молчи, семя дьявола! — не остался в долгу Бове. — Пока мой король сражается…
— Вернее, бездействует в лагере под Акрой! Уж это-то нам известно! И прикрывается рыцарской клятвой, чтобы не потерпеть поражение, и лопается от зависти к победам английского Льва на Кипре. Едва Ричард прибудет туда, он возьмет Акру куда быстрее, чем Филипп Французский сплетет очередную интригу!
— Как смеешь ты поносить моего добродетельного государя?
— Заносчивый осел!..
Ругательства и оскорбления еще витали в воздухе, а рыцари Ричарда уже схватились за оружие. Сопровождавшие епископа Бове французы также обнажили сталь. Королю пришлось повысить голос и встать между воинами, готовыми пролить кровь. Только после этого установилась тишина.
Первым делом Ричард обернулся к бледной как полотно Беренгарии и попросил ее и прочих дам покинуть зал совета. Рыцари проводили королеву и ее свиту поклонами, но едва те удалились, как шум возобновился.
Взволнованная Беренгария сразу кинулась в часовню, Иоанна осталась подслушивать под дверями зала, а Джоанне пришлось увести Деву Кипра, которую все происходившее только забавляло.
Однако кровопролития не случилось. Ричарду удалось вполне мирно договориться с епископом Бове, дав обещание в самый короткий срок закончить покорение Кипра, ибо начатое нельзя оставлять. Как только окончательная победа будет достигнута — в чем уже никто не сомневался, — король Англии, не мешкая ни часа, отправится в Палестину. Что касается самого епископа Бове, то ему следует покинуть остров немедленно, так как он оскорбил государя в присутствии его подданных, и здесь найдется немало желающих поквитаться с ним — тем более что он, хоть и духовное лицо, носит на поясе меч, а значит отвечает за свои слова как воин.
Чтобы успокоиться после столь бурных событий, Иоанна предложила Джоанне снова отправиться на прогулку верхом. Вскоре обе женщины уже направлялись к отдаленной бухте, которую облюбовали для купания.
Они неторопливо ехали вдоль берега, огибая скалы и заросли, когда Джоанна внезапно заметила едущего им навстречу рыцаря-госпитальера.
Сердце бешено забилось в ее груди, и она резко натянула поводья, останавливая лошадь. Это был он, Мартин д'Анэ! Молодая женщина узнала фигуру рыцаря, несмотря на то, что его лицо полностью скрывал шлем, узнала и коня необычной масти. Всадник проехал стороной, отвесив с седла почтительный поклон дамам.
Джоанна не двигалась с места и не откликалась на призывы далеко обогнавшей ее Иоанны. Она всей кожей ощутила устремленный на нее взгляд Мартина, когда тот повернул своего саврасого к находившимся неподалеку зарослям кустарника.
— Миледи… Пиона!.. — срывающимся голосом воскликнула Джоанна, догнав королеву Сицилийскую. — Прошу позволить мне ненадолго отлучиться. Право, не стоит посылать со мной стражу — это всего лишь маленькая женская слабость… Вскоре я присоединюсь к вам.
Из укрытия в зарослях Мартин видел, как Джоанна отделилась от свиты и шагом, не торопя лошадь, двинулась в его сторону. Он снял шлем — на его лице блеснула улыбка. Чистое безумие — пытаться увидеться с ней. И все-таки он здесь, несмотря на уговоры и воркотню Эйрика. Рыжий, разумеется, прав, а он, всегда столь рассудительный и осторожный, сейчас поступает вопреки здравому смыслу.
Все это время они с Эйриком укрывались в одном из гротов на скалистом побережье, где нашлось место и для обоих коней. Эйрик время от времени ходил за провиантом в Лимассол и приносил новости. Среди них были и хорошие — заклятый враг Мартина Уильям де Шампер отбыл сражаться с самозванцем Исааком, но плохих тоже хватало. Хуже всего было то, что торговые суда стояли в порту, а флот Ричарда крейсировал вдоль берегов острова, и не было ни малейшей возможности тайно покинуть Кипр.
Эйрик же был удручен тем, что люди Джоанны без устали разыскивали их, и однажды ему едва удалось ускользнуть от Саннивы в Лимассоле.
— Я собственными ушами слышал, как она расспрашивает о рыцаре-госпитальере Мартине д'Анэ и его оруженосце — рослом рыжем варанге. До чего же упрямая девица, клянусь молотом Тора![118]
— Должно быть, ей приказала ее леди, — заметил Мартин.
Рыжий скорчил зверскую гримасу.
— Опомнись, малыш! Твоя райская птичка нынче кружит головы знатным рыцарям и лордам, разъезжает в свите королевы и сама выглядит как венценосная особа. Станет она разыскивать какого-то бродягу-рыцаря, когда у ее ног валяются разряженные в пух и прах хлыщи вроде Роберта Лестера и этого опоясанного мечом прелата, епископа Солсбери!
