на роль засова; мы заложили ею входную дверь дома и вернулись в комнату
с кроватью. Я брезгливо спихнул матрас на пол, постелив на его место
волчью шкуру для Эвелины и мою собственную куртку для себя; подушками,
не в первый уже раз, послужили сумки.
Намаявшись за день, мы уснули моментально, однако посреди ночи я
был пробужден самой прозаической из причин. Разумеется, я не собирался
уподобляться предыдущим "постояльцам" этого места и справлять нужду в
соседней комнате, а потому, надев сапоги, направился на крыльцо. Но,
едва выйдя в холл, в шоке застыл на месте.
Лунный луч, проникавший через единственное здесь открытое окно,
озарял белесую фигуру, сидевшую на полу в центре холла вполоборота ко
мне. Фигура имела необычно длинные кудлатые белые волосы, окутывавшие ее
почти по пояс, и была облачена во что-то вроде взлохмаченной кисеи. Она
сидела, сгорбившись, склонив скрытое волосами лицо к чему-то, что
сжимала в руках; я услышал тонкий противный писк, а затем — мерзкие
чавкающие звуки.
Встреча с этим существом, сидящим ночью в лунном луче посреди
заброшенного дома, пожалуй, заставила бы завопить от ужаса многих
закаленных воинов. Тем более, что со своего места я хорошо видел, что
вставленная вместо засова кочерга по-прежнему чернеет на фоне светлой
двери, и, стало быть, ни один живой человек проникнуть в дом с улицы не
мог. Но я не верю в привидения. И все же мой голос невольно дрогнул,
когда я отрывисто спросил: "Кто ты?"
Фигура, оставаясь безмолвной, медленно подняла голову и обернулась
ко мне. Вот тут и впрямь самое время было кричать от ужаса. Из спутанных
волос на меня глядело лицо мумифицированного трупа. Сухая морщинистая
кожа плотно обтягивала череп с черной дырой вместо носа; в лунном свете
блеснула студенистая масса в глубине левой глазницы — мутная слизь, где
нельзя уже было различить ни зрачка, ни радужки (правый глаз загораживал
нависший клок волос); лишившиеся доброй половины зубов челюсти скалились
в злобной ухмылке, и по подбородку, блестя, стекало и капало на пол
что-то черное. А может, и темно-красное — при таком освещении определить
было невозможно. Крючковатые пальцы, похожие на птичьи когти, продолжали
впиваться в какой-то продолговатый темный предмет, который эта тварь
держала перед грудью.
Я попятился.
— Дольф! — услышал я обеспокоенный голос за спиной. — Нужна помощь?
— Свет! — крикнул я в ответ, одновременно остро сознавая, что
никакого оружия при мне нет. Сильной, правда, ночная тварь не выглядела,
но кто знает, на что она способна на самом деле… — Мне нужен свет!
Я услышал резкий треск разрываемой ткани, затем — торопливые удары
огнива о кремень. Жуткое существо по-прежнему сидело на полу, не делая
попыток ни броситься на меня, ни убежать. До меня дошло, что я ощущаю
запах, который вряд ли мог бы исходить от духа, даже очень нечистого.
Вонь скорее выгребной ямы, нежели разрытой могилы.
Затем по стенам заметались отсветы пламени, и, быстро скосив глаза,
я увидел подбегающую ко мне Эвелину. В правой руке она держала уже
взведенный арбалет, в левой — мой меч, на который, по уже опробованному
нами варианту, была намотана горящая тряпка. Здесь, где все деревянное
сожгли задолго до нас, это не могло привести к пожару. Тряпку Эвьет,
судя по всему, оторвала от матраса.
— Давай! — я поспешно взял у нее меч и шагнул вперед, протягивая
огонь поближе к сидевшему на полу страшилищу. Оно начало отползать
назад; я задержал руку. Теперь я ясно видел, что моя догадка
подтвердилась — из редкозубого рта на подбородок стекала кровь, а
уродливые пальцы с обломанными черными ногтями вцеплялись в крупную
свежепойманную крысу, из бока которой уже был выгрызен изрядный кусок.
Разглядел я также бельмо на левом глазу и мутный и гноящийся, но,
по-видимому, все-таки зрячий правый, колтун в седых волосах, свежие
следы босых ног на пыльном и грязном полу, изгвазданные и изодранные
останки когда-то явно дорогого, возможно — бального платья…
— Дольф! — голос Эвьет дрожал, но скорее от отвращения, чем от
страха. — Что это такое?!
Руки девочки сжимали арбалет, нацеленный "этому" прямо в лицо. Я
сделал успокаивающий жест, призывая Эвелину опустить оружие. Мне уже все
было ясно.
— Полагаю, хозяйка этого дома, — ответил я на вопрос. — Последняя
из проживавшей здесь семьи. Остальные умерли или были убиты. Слуги,
очевидно, разбежались, когда им стало нечем платить. Прихватив с собой
все, что смогли унести. Остальное разграбили и уничтожили шляющиеся по
округе бродяги и мародеры. А она так и живет здесь. Когда кто-нибудь
приходит, прячется на втором этаже. Питается крысами и объедками,
остающимися после забредающих сюда переночевать.
— Сколько же крыс ей надо ловить в день, чтобы не умереть с голоду?
— брезгливо спросила баронесса.
— Сама видишь, она крайне истощена. Хотя ты права, вряд ли ее
рацион исчерпывается крысами. Ее пальцы черные от земли. Она выкапывает
и ест червяков, жуков, гусениц…
— Дольф! Меня сейчас стошнит!
— Как я уже говорил, человек — тварь живучая, — невозмутимо
констатировал я.
— А что у нее с носом?
— Судя по этим рубцам, его отрезали.
— Кто? Солдаты?
— Кто-то из незваных гостей. Скорее всего, просто бродяги. Едва ли
тут замешана идеология.
— Но зачем?!
— Для развлечения, — пожал плечами я.
Старуха меж тем продолжала сидеть на полу, ничем не показывая, что
понимает хоть что-то из наших слов. Впрочем, на то, чтобы ставить
ловушки на крыс, у нее ума еще хватало — едва ли она смогла бы поймать
проворного и кусачего грызуна голыми руками. Убедившись, что мы ее не
трогаем, она возобновила свою мерзкую трапезу.
— Дольф, — тихо спросила Эвелина, — она ведь дворянка?
— Скорее всего, да.
— Значит, ее сеньор — граф Рануар…
— Вряд ли она обращалась к нему за помощью, — возразил я, поняв, о
чем думает баронесса.
— Но ведь она не сразу дошла до такого состояния!
— Многие люди предпочтут скорее сгнить заживо, нежели предпринять
какие-то решительные меры. Даже не героические, просто решительные.
Попытаться отстоять свои законные права, например. При этом они вовсе не
отказываются от борьбы за жизнь. Просто вместо того, чтобы стараться
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
