Потом-то откуда товар брать будешь?
— Так известно, откуда — из деревни.
— Из твоей?
— Из всякой, откуда привезут.
— Но если в деревнях все так плохо — зачем им везти мясо в город?
— Затем, что в деревне его разве что в убыток продать можно. Только
в городе нормальную цену дадут.
— А что, в твоей деревне много еще скота осталось?
— Да нет, мало совсем. Я ведь говорил уже…
— Ну и? — попытался я воззвать к его логике.
— Что "и"? Это ж хорошо! Когда торгуешь тем, чего мало, цену какую
хошь можно ставить. Только деревенские так не догадаются, им бы хоть
что-то выручить… — сам он, очевидно, уже считал себя городским, и
проблемы бывших земляков его не волновали.
— А если скотины совсем не останется?
— То есть как это не останется? Всегда была, а теперь вдруг не
останется?
— Так ведь война же.
— А что война? Война — она двадцать лет война…
Я мог бы продолжать этот спор и дальше, в частности, объясняя, как
именно и в какую сторону менялась ситуация за эти двадцать лет — но
решил не длить бесполезное занятие. В конце концов, даже в том
маловероятном случае, если бы мне удалось его убедить — он, чего
доброго, раздумал бы ехать в Комплен, и нам пришлось бы топать дальше
пешком. Поэтому я просто пожелал ему успехов в бизнесе, стараясь, чтобы
мой голос не звучал иронически. Он с достоинством поблагодарил, явно
довольный победой в дискуссии.
Справа из тумана надвинулась темная стена; затем проступили
очертания отдельных деревьев, росших ближе к обочине. Дорога и в самом
деле огибала лес. Жером, наконец, замолк; хоть мы и ехали в объезд, а не
через сам лес, места были опасные, и прислушиваться здесь было куда
полезнее, чем шуметь. Теперь туман был нам только на руку — разбойники
предпочитают хорошо разглядеть противника, прежде чем нападать — однако,
как назло, именно теперь он начал истаивать, и вскоре воздух совсем
прояснился. Небо, впрочем, оставалось уныло-пасмурным, но на смену
утреннему холоду постепенно приходила теплая тяжелая духота.
Некоторое время спустя мы миновали очередных повешенных; семь
мертвецов висели в ряд вдоль дороги на соседних деревьях, росших на
окраине леса. Казнью, похоже, руководил эстет: ветви на каждом дереве,
естественно, росли по-разному, но длины веревок были подобраны так,
чтобы все трупы оказались на одной высоте. Все они были мужского пола;
самому младшему было лет четырнадцать, старшему, с длинной белой бородой
— не меньше шестидесяти. Трое были захвачены ранеными — на их грязных
рубахах, коими палачи побрезговали, темнели бурые пятна засохшей крови;
один из них висел к тому же с окровавленной культей вместо правой руки.
Думаю, победителям пришлось поторопиться, чтобы повесить его прежде, чем
он истечет кровью. Птицы уже выклевали мертвецам глаза, лица посинели и
распухли, но все же казнь состоялась не слишком давно — меньше недели
назад. Меня это зрелище порадовало: населенных пунктов поблизости не
было, и почти наверняка казненные были изловленными в этом же лесу
грабителями. А то, что их так и не сняли, скорее всего, означало, что
выживших сообщников у них не осталось. Вероятно, Жером подумал то же
самое, потому что, когда мы миновали перекресток с дорогой, выходившей
из чащи и уводившей прочь от леса, на северо-восток, у него не возникло
желания туда свернуть.
Еще около трех часов мы ехали в молчании, всматриваясь в сплошную
стену леса; однако более нам не попадалось ничего примечательного. Было
по-прежнему тихо и безветренно; лишь изредка где-то в чаще перекликались
птицы. И все же — возможно, из-за особенностей освещения в этот хмурый
день и висевшей в воздухе духоты — лес казался каким-то особенно темным
и угрюмым, и я не мог отделаться от ощущения исходящей от него угрозы.
— Долго еще этот лес тянется? — спросил я у Жерома, явно уже
ездившего этой дорогой.
— Теперича уже недалече, — ответил тот, — скоро уж должны быть
Черные Грязи, а там и лесу конец, дальше полем поедем.
И в этот момент Эвьет предупреждающе толкнула меня ногой и
принялась быстро взводить лежавший у нее на коленях арбалет.
— Что? — спросил я практически одними губами, тщетно пытаясь
разглядеть опасность среди густой листвы.
— Это была не птица, — ответила девочка так же тихо.
Я попытался припомнить птичий крик, прозвучавший за несколько
мгновений до этого; ни мне, ни, очевидно, крестьянам он подозрительным
не показался. Но у меня не было сомнений, что Эвелине с ее трехлетним
опытом выживания в лесу стоит доверять. Черт, как это некстати… и,
главное, что мне делать со свидетелями в лице Жерома и Магды? Но, может
быть, этот клич был отбоем, а не призывом к атаке? В конце концов, с
одинокой крестьянской телеги много не возьмешь…
Увы. Не прошло и минуты, как из лесу показались люди и направились
наперерез быкам. Они не бежали, а шли уверенно и спокойно, как хозяева,
понимая, что деваться нам некуда. Естественно, у каждого из них было
оружие — лук в сочетании с заткнутым за пояс ножом, короткий меч или
палица, но их вооружение меня не волновало — волновало исключительно их
количество. Сначала вышли разом трое, за ними четвертый… хорошо бы
этим все и ограничилось… пятый — ну, учитывая арбалет Эвьет, тоже
приемлемо… а вот и шестой, это уже хуже. Едва ли, конечно, у него
хватит смелости драться после смерти остальных — а вот убежать он,
скорее всего, успеет. Может, хозяев телеги мне и удастся убедить
молчать, а этому тогда уже рот не заткнешь… "Без команды не стреляй",
— тихо сказал я Эвелине. Девочка коротко кивнула, пристраивая свой
арбалет так, чтобы он не был виден за бортом телеги, пока не подойдешь
вплотную. Жером бросил на меня через плечо растерянно-выжидательный
взгляд, словно полагал, что я сейчас выхвачу меч и с боевым кличем
брошусь один на шестерых. "Главное — спокойствие", — сказал я ему.
— Стой, хозяин, — с улыбочкой произнес ближайший из разбойников,
долговязый детина с грязными космами рыжих волос и изрытым оспинами
лицом. На плече он держал внушительных размеров самодельную дубину.
— А вы кто такие, чтобы мне указывать? — сварливо откликнулся
Жером, хотя, конечно, все прекрасно понимал.
— Сборщики дорожной пошлины, — нагловатая улыбочка рыжего стала еще
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
