Мэйсон подходит к пассажирской двери, бросая мне ключи через крышу, а я искоса оглядываю парковку на количество занятых мест. Благо, что сегодня почти пусто. Молю свои умения не растеряться со временем, хотя папа всегда говорил, что это в моей крови, как и в его. Мы оба любили сидеть за рулём.
Старое забытое чувство окутывает приятными воспоминаниями и перерождается во что-то новое. Провожу ладонями по рулю, ощущая извилистую поверхность, и зажимаю тормоз, смакуя тихий рык мотора, оживающего с поворотом ключа зажигания. На секунду закрываю глаза и чувствую рядом папу, который шутливо хватался за поручень и смотрел на меня напуганными глазами, произнося молитву, после которой мы оба смеялись и спокойно выезжали на дорогу. Мне почти удаётся вернуться в прошлое, но аромат сбивает это наваждение.
— Если боишься, то не стоит, — говорит Мэйсон.
Посылаю ему улыбку и смотрю по сторонам, резко выезжая с парковочного места, из-за чего у него открывается рот.
— Черт, да ты умеешь и не боишься, — усмехается он.
— Папа научил меня ещё в пятнадцать, и я сразу сдала на права в шестнадцать.
— Давай! — подталкивает Мэйсон.
— Тебе жить надоело?
— Давай газу, Трикс.
Вдавливаю падаль, и клубы дыма моментально скрывают видимость за спиной, остаётся только запах жжёной резины и адреналин, моментально наполняющий клетки крови.
— Жми, крошка.
Убираю ручник, и машина моментально устремляется вперёд, из-за чего становится невыносимо жарко, а холодок пробегает по спине. Вцепляюсь в руль и, улыбаясь, визжу то ли от страха, то ли от восторга, пока Мэйсон смеётся на пассажирском кресле. Резко даю по тормозам, и весь дым окутывает машину, погружая её в туман.
— Вот же нахрен! — чуть ли не визжа, восклицает он. — Почему не говорила?
— Ты не спрашивал.
— Что я ещё не знаю? Ты умеешь играть в теннис, водишь, не умеешь печь, но готовишь, может, ты хренов профессиональный маляр?
— Нет, — хихикаю я. — Я только мешалась родителям, когда они красили стены в моей спальне.
— Ладно, у меня ещё кое-что, — вздыхает Мэйсон. — Надеюсь, это не слишком.
— Что?
Мэйсон тянется за пассажирское кресло, ковыряясь внизу. Я же вижу что-то квадратное белое, что он пытается достать. Понятно лишь то, что он хочет отдать или подарить это мне. И если он не подрабатывает Сантой, то я могу получить инсульт. Я не хочу представлять, сколько стоили курсы, которые оформлены на моё имя. В голове сотня вариантов, но ни один из них не подходит, когда глаза находят коробочку на коленях, которую Мэйсон на них ставит.
Дыхание сбивается, а взгляд притупляется, когда читаю название известной формы, изготавливающей фотоаппараты.
— Ты же не можешь фотографировать на полароид, — словно оправдываясь, парирует Мэйсон.
Перевожу взгляд на парня рядом, но он расплывается из-за слёз, наполняющих глаза.
— Ты не можешь так делать, — шёпотом выдавливаю я.
— Не могу сделать тебе подарок?
— Не можешь делать такие подарки…
— В том то и дело, что могу, Трикси. Почему я должен дарить тебе шоколадку, если могу сделать гораздо больше и полезнее?
Закрываю ладонями лицо и разрываюсь в рыданиях. Откровенно говоря, я даже больше рада его присутствию рядом, чем шоколадке, а сейчас он делает то, что не должен. Внутри затягивается тугой узел, сжимающий лёгкие и сердце, освобождая путь перед потоком слёз.
— Я не могу сделать что-то в ответ, — выдавливаю я.
— Ты уже делаешь.
— Не делаю!
Мэйсон убирает мои руки от лица, сжимая ладонь в своих двух, пока я стараюсь остановить водопад из своих глаз.
— Ты уже делаешь, — выдыхает он, смотря на моё заплаканное лицо. — Я прихожу домой не потому, что должен, а потому что хочу; потому что там ты. Я тренируюсь не для того, чтобы выместить гнев, а потому что хочу. Для себя. Чтобы быть лучше, потому что мне не на что больше злиться. Я делаю что-то не потому, что нужно, а потому что рядом сидишь ты и грызёшь карандаш. Я каждое утро открываю глаза и не ловлю себя на мысли, что это очередной день, а улыбаюсь, потому что вижу тебя. Ты делаешь меня лучше, а я делаю то, что хочу, потому что ты уже сто раз сказала мне спасибо, а я ни разу. Я могу выразить свою благодарность по другому, например, вот так. Я просто хочу сказать тебе спасибо, что ты делаешь, и сделать тебя счастливой.
Пока он говорит, я лишь захлёбываюсь слезами, улавливаю сигналы клаксона и голос, который кричит нам убраться с дороги.
— Теперь ты понимаешь?
Какой-то парень награждает нас отборным матом, в ответ, высовываю руку в окно и показываю ему средний палец, добавляя:
— Заткнись, козел!
Мэйсон поджимает губы, но я вижу, что он всего лишь сдерживает смех, хотя его глаза говорят о серьёзности слов, произнесённых только что.
— Я люблю тебя, — хмыкаю я, прижимаясь к нему и обвивая талию.
По стеклу с его стороны начинают колотить кулаки, но как только Мэйсон поворачивается, всё моментально прекращается, а парень, который кричал, исчезает с глаз.
— Боже, ты сейчас серьёзно? — вздыхаю я, принимая его крепкие объятия.
— Ты о чём?
— Ты же угрожал ему.
— Я вообще ничего не сказал, — смеётся Мэйсон.
— Конечно, ты просто посмотрел.
— Плевать, — улыбается он. — Я же не виноват, что его язык застрял в заднице.
Закатываю глаза, встречаясь с его губами.
— Это так романтично, — усмехается Мэйсон, смотря на меня.
— Что?
— Мы перекрыли выезд, на задних креслах и в багажнике целая гора всякой хрени, какой-то идиот сигналит нам, а в салоне воняет краской, пока ты признаёшься мне в любви. Можно добавить страстного секса?
— Нет, — хихикаю я.
— Ненавижу за это природу, — недовольно фыркает парень. — Ещё долго? Мы можем повторить через несколько дней?
— Ты отвратителен, нельзя столько думать об этом.
— Ты заплываешь слезами, пускаешь пузыри из соплей, хрюкаешь, как я могу устоять?
Пихаю его в бок и смеюсь, вытирая слёзы. Только Мэйсон может довести меня до смеха именно тогда, когда хочется реветь навзрыд то ли от радости, то ли от того, как тяжело принимать его подарки, чувствуя себя недостойной.
Кладу голову на его плечо и поднимаю глаза, находя полный нежности и теплоты взгляд. Между нашими лицами меньше дюйма, а его губы напротив моих, пленительно манят снова вкусить их и никогда не разрывать поцелуй.
— Я люблю тебя, — шепчу я, сжимая ладонь парня.
Улыбка поднимает уголки его губ, а ладонь ложится на мою щёку, перенимая всю власть над моим разумом и телом.
— Я люблю тебя, — говорит он, продолжая смотреть в мои глаза.
День проходит в тумане. Мэйсон контролирует вывоз мебели, с которой мы предварительно всё собрали, я ковыряюсь и разбираюсь в настройках фотоаппарата, попутно изучая школу, в которую он подарил мне сертификат. Я хватаюсь за всё сразу, не зная, с чего начать, хотя стоит сделать с самого простого: с базового курса, который можно дополнить другими.
Мне всегда нравилось снимать, и журналистика заманила не только статьями, а тем, что я могу писать и снимать всё самостоятельно. К моему сожалению, для этого нужно было обладать хорошей камерой и навыками, которых у меня не было. Родители дарили мне камеру, но с учебой я запустила хобби, оставив его на «когда-нибудь продолжу». Это «когда-нибудь», длится уже два года. Чудо, что я помню хотя бы кнопку затвора. Конечно, подарок Мэйсона не идёт в сравнение с той, что уже имеется. Она современнее и со всеми функциями, хотя, сомневаюсь, что он подбирал сам, позволив консультанту сделать выбор. В любом случае, он потратил на это время, деньги и не сделал что-то без желания. Я фотографировала лишь раз, когда мы были у океана, но он как-то разглядел во мне желание продолжить.
К тому времени, как комната пустеет, я убираю камеру в сторону и разгружаю кучу одежды, которая теперь покоится на полу, чтобы выбрать то, что не жалко испортить и выкинуть.
— Похоже, свидание отменяется, — говорит Мэйсон, когда я протягиваю ему шорты и майку.
