Умберто не понравились оба. Это были немцы, которые приплыли на одном корабле с Викторией, как узнала его мать. Но в то, что они рассказали о его жене, Умберто верить отказывался. Он был убежден, что такого не может быть. Ему не нравились оба грязных прохвоста. Он знал Викторию, и пусть они расстались, Умберто понимал, что эти двое лгут. Неотесанного здоровяка звали Михель. Маленький с лицом, покрытым оспинами, который знал, где можно найти Педро, назвался Питом.
Умберто еще никогда в жизни не видел таких холодных, безжизненных глаз, как у этого Пита. В его глазах не было ни жизни, ни любви, лишь ненависть и холодный расчет. Умберто, дрожа, откинулся назад и хлебнул рома, который принес ему хозяин. Потом он взглянул на часы. Его мать и двое мошенников сидели в узкой задней комнате уже более часа и обсуждали дальнейшие действия.
Они оказались здесь впервые, и Умберто надеялся, что это будет в последний раз. Он ненавидел все это не только потому, что его мать с недавних пор казалась ему совершенно другой, но и потому, что она ставила его в неловкое положение, относилась к нему, как к мальчику, решая все за него. Отец недооценивал его, а мать видела в нем лишь беспомощного младенца, мнение которого никого не интересовало. Умберто спрашивал себя, изменила ли она свое мнение о нем внезапно или так относилась к нему всегда.
Умберто вновь взглянул на донью Офелию. Она была одета в черное, на голове — шляпа и вуаль. Мать всегда держалась строго и действовала очень независимо. И это ранило Умберто. Она редко покидала Санта-Селию и область Сальты. Однако с тех пор, как они отправились в путь, донья Офелия вела себя так, словно путешествовала всю жизнь. Она искала встречи с этими людьми. Офелия вела с ними переговоры и при этом не выглядела слабой женщиной или просительницей.
Умберто был убежден: именно донья Офелия была кукловодом и дергала за нитки, а не два этих ужасных человека. Умберто был уверен, что она сможет принять решение, о котором он даже подумать боится. Ужасное решение о жизни и смерти. Умберто взял стакан и влил в себя остатки рома. Он не мог не признать: его мать иногда казалась ему очень странной.
Глава шестая
Над костром у входа в хижину висел котел, в котором варились овощи: кукуруза, картофель, маниока и морковь. Женщина-мапуче, сидевшая на корточках у огня, не подняла головы, хотя наверняка слышала шаги Виктории. На спине у нее висел младенец в kupülwe — специальном приспособлении, с помощью которого мапуче носили детей в первые месяцы жизни. Виктория вспоминала, как вначале с удивлением наблюдала за маленьким комочком, привязанным к спине матери. Такое приспособление было очень удобным. Когда мать не носила дитя на спине, kupülwe можно было повесить на дерево, и тогда ветер укачивал младенца.
Виктория вновь взглянула на женщину-мапуче, которая помешивала варево в котле. Распространялся аппетитный запах. У Виктории заурчало в животе, но она не осмеливалась попросить. Еды в деревне было мало, об этом Педро предупредил их еще в день приезда.
Она не ожидала увидеть тут такие же тольдо, как в лагере. Хижины стояли далеко друг от друга вдоль берега маленького озера, которое заросло камышом и кустарником.
Виктория решительно отвела взгляд от соблазнительной еды и продолжила прогулку по деревне. Ей хотелось показать Педро, что она больше не избалованный ребенок, которым была когда-то.
В деревне мапуче Виктория наконец увидела кацика — вождя. Иерримен, как он сам себя называл, был сильным высоким мужчиной с большим носом и выступающим вперед подбородком. Виктория подумала, что ему около пятидесяти лет. Шрамы свидетельствовали о боевом прошлом. Иерримен внимательно оглядел Викторию, когда она впервые предстала перед ним, потом взглянул на Юлиуса и поприветствовал их от имени жителей деревни. Виктория заправила светлую прядь за ухо. Она привыкла к удивленным взглядам индейцев, которые глазели на белую, странно одетую женщину. Несмотря на то что мапуче часто встречали белых: тут жили кузнецы (кузнечное ремесло особо ценилось у этого народа), несмотря на то что мапуче похищали белых женщин, несмотря на то что кацик умел читать, как в одно прекрасное утро узнала Виктория, индейцы все равно с любопытством наблюдали за ней.
Даже дети интересовались странной белой женщиной. Преодолев застенчивость, вскоре они стали подбегать к Виктории, щупать материал ее юбки и пуговицы. Виктория не могла не рассмеяться. Она жалела, что у нее не было костюма для верховой езды, вот тогда бы малыши выпучили глаза.
Сужай, семилетняя девочка, и ее младший брат Пичи стали верными спутниками Виктории. Оба немного говорили по-испански. Немецкого, конечно, они не знали, но Викторию это не огорчало. Дети вскоре познакомились с ней, назвали свои имена и теперь при встрече охотно болтали. Виктория рассказывала им о своих детях, указывала на предметы и называла их по-немецки. Девочка с серьезным видом слушала ее, а мальчик иногда радостно вскрикивал и убегал, но потом снова возвращался.
Тем временем Виктория дошла до маленького озера, села на берегу и стала смотреть на воду. Она вдруг задумалась о собственных детях. Эстелле и Пако было хорошо у Анны (в этом Виктория не сомневалась), но от тоски у нее болела душа. Она очень скучала по ним.
Откуда ни возьмись появились четыре большие птицы и пролетели над озером.
— Это фламинго, — произнес чей-то голос у нее за спиной.
Педро нечасто искал встречи с ней, с тех пор как Юлиус покинул мапуче. Виктория хотела ответить ему, но ей не хватило слов. В ее душе не было страха. Они видели друг друга. Они обнимали друг друга и целовали, забывая обо всем, что их окружает.
Виктория медленно встала и отряхнула юбку. Педро серьезно смотрел на нее. Вдруг она заговорила, не задумываясь над словами:
— Я боялась за тебя.
Педро погладил ее по щеке.
— Не беспокойся, — нежно произнес он. — Никто не сделает мне ничего плохого. Никто… И тебе тоже.
Виктория больше не надевала корсет, Педро попросил ее об этом, и она согласилась. Волосы она заплетала теперь в простую косу, которая падала ей на спину. За те недели, которые Виктория прожила в деревне, она изучила национальную одежду мапуче. Женщины по традиции носили четырехугольный черный платок, в который заворачивались. На плечи набрасывали черную шаль, на бедра повязывали украшенную широкую ленту. Мужчины носили пончо и чирипу. Как мужчины, так и женщины носили налобные повязки и серебряные украшения. У каждого украшения было свое название и магическое значение.
