Редакция газеты “За образцовое обслуживание” тем не менее находилась на улице Горького, в первом переулке после Елисеевского магазина, в добротном угловом доме, в трехкомнатной квартире, которая стоила бы сейчас миллионы, даром что на первом этаже.
Довольно часто бывая там у Жоры, я не интересовался журналистикой, но редакционные кулисы (как и кулисы любого производства — от театра до заводского цеха или научной лаборатории) меня занимали. И вообще я любил тогда центр города.
Служба Жоры в той газете имела и для моей жизни некоторые последствия.
Жора выписал Виктору Ефимовичу Ардову, как известному писателю-юмористу, полезному для реноме издания, удостоверение члена несуществующей редколлегии в редакции, существующей, однако, на улице Горького.
Когда мы с Мишей Ардовым и Максимом Шостаковичем отправились летом шестьдесят третьего года в Коктебель, Миша, собираясь на курорт, захватил на всякий случай (а вдруг негде будет без путевок и курсовок там поселиться) отцовское удостоверение.
И оказалось, что в курортном Коктебеле быть сыном члена редколлегии никому неведомой за пределами сферы коммунальных услуг газеты выгоднее, чем сыном всемирно известного композитора.
Правда, Миша со взятым из дому удостоверением выдавал себя за отца.
Но нас в пансионате поселили, а то бы из-за отсутствия пристойного ночлега мы на курорте не задержались — и я бы не познакомился с Аликом Марьямовым и не попал бы в АПН.
Про то, что есть такое учреждение — АПН, я, кстати, узнал впервые от Вайнера. Жора говорил, что ни о чем бы больше на всю дальнейшую жизнь и не мечтал бы, удайся ему устроиться хоккейным обозревателем в спортивную редакцию АПН, где, к слову, самым главным сотрудником был Марьямов!
Заинтересовать хоккеем Георгия мог не только Боря Левин, но и еще один Боря — Спиркин, приятель скорее Аркадия, чем Жоры.
С Борей Спиркиным мы учились вместе в школе — я в пятом, он в шестом. Я всегда потом рассказывал, как наш класс играл против шестого в финале первенства школы по хоккею.
Спиркин жил в одном из бараков на территории Боткинской больницы. Рядом с ближайшим ко входу на эту территорию с улицы Поликарпова (перпендикулярной Беговой) бараком, напротив бывшего морга в бывшей церкви (новый морг приблизительно на этом же месте) заливали каток. И дети сотрудников больницы, живших в бараке, ученики нашей школы, целые дни проводили на льду, игнорируя если не присутствие на занятиях, то уж точно приготовление заданных на дом уроков.
Не все из них получили среднее образование, но несколько человек стали известными хоккеистами, а некоторые и олимпийскими чемпионами.
Перед финальным матчем нашего пятого класса против шестого самые большие волнения вызывало участие Спиркина — накануне он один, как говорили, обыграл команду пятого класса “А”. И когда Борис на этот матч не явился — он занимался в секции хоккея стадиона “Юных пионеров” и отвлечен был на какое-то другое, более важное соревнование, — мы подняли головы.
Но проиграли все равно с треском: в команде шестого класса отличился Юра Чумичкин (по прозвищу Пека, был тогда в Ленинграде великий футболист Пека Дементьев), тоже из Боткинской больницы — трудно вообразить, что случилось бы с нами, играй за шестой класс одновременно и Спиркин, и Чумичкин.
Кроме того первенства школы, где играли мы со Спиркиным, было еще и первенство для старших классов, в одном из которых (восьмом, очевидно) учился Авдеенко. Авдеенко был звездой дворового и школьного хоккея (и спорта вообще — он еще и сильнейшим лыжником считался).
Помню матч на залитом между домами возле школы дворе, в котором встречались между собой восьмиклассники — и весь матч свелся к противоборству лидеров команд — Авдеенко и парня по фамилии Комаров.
Я еще учился в школе, когда Спиркин и Чумичкин уже играли за настоящую команду мастеров — “Локомотив”. Авдеенко поступил на факультет журналистики МГУ, а судьба Комарова мне неизвестна.
У старших классов было свое соревнование, но ведь второгодники-переростки вполне могли быть ровесниками Авдеенко.
И поэтому еще вопрос, у кого было больше способностей к хоккею. Просто Авдеенко не жил в бараке.
9
Жора Вайнер, уже состоявшись как писатель, зашел на досуге отобедать или отужинать в ресторан Дома композиторов — и в самом центре зала дружески встретился с человеком, занимавшим тогда немалую должность в музыкальном сообществе, оргсекретарем Союза композиторов Панченко (недавно я прочел воспоминания знаменитой тренерши фигуристов Татьяны Тарасовой о муже, мирового уровня пианисте Владимире Крайневе, где пишет она, как рада была познакомиться с другом мужа, замечательным человеком — генеральным директором Госконцерта Владимиром Всеволодовичем Панченко).
Володю Панченко я знал со времен, когда он, инструктор райкома комсомола, занимался в драматической студии текстильного института, которой короткое время руководил Боря Ардов. Панченко очень скоро стал другом всей семьи Ардовых, включая и Алексея Баталова, с которым в дальнейшем сошелся даже ближе, чем с Борей.
Вспомнил сейчас, как Боря пришел пьяным, а Панченко у Ардовых что-то обсуждал с Баталовым, который уже давно жил в киношном доме на Полянке, получив квартиру съехавшего на улицу Горького Михаила Ромма.
Заметив Борино состояние, Панченко с дружеским участием спросил, почему он такой грустный. “Власть ваша потому что на дворе”, — ответил Борис.
Алеша при всей дружбе домами с Панченко все же опасался, что Володя, занимавший большие посты в ЦК комсомола (а затем и в Союзе композиторов, и в Госконцерте), связан с Комитетом государственной безопасности, — и счел нужным сделать младшему брату (для его же блага) замечание: “Боренька, у тебя двухкомнатная квартира [Боре после пожара на Голиковском, когда сгорела его комната, дали квартиру возле Библиотеки иностранной литературы, но все равно он чаще обитал на Ордынке]. Кем бы ты был в какой-нибудь другой стране?”
Борис ответил брату (народному артисту, кавалеру ордена Ленина, а в дальнейшем Герою Социалистического Труда) с непозволительной, согласимся, резкостью: “Я-то был бы, я-то был бы, кем бы был ты, твою мать?”
Должен сказать, что Володя, независимо от своих должностей и связей с Лубянкой (не знаю, были они или не были), оставался превосходным парнем, добрым и веселым человеком — и перед нами с Борей никогда своим положением не кичился.
И чему же удивляться, что в центре ресторанного зала они с Жорой встретились дружески — и, как у нас, у работников искусства, принято, поцеловались.
