специализирующиеся на богословии и священном законе) были казнены или высланы из страны. О «нормальном» шиизме Исмаил, похоже, знал не слишком много. Сефевиды придерживались «радикального» (гхулувв) богословия, господствующего в государствах гази на окраинах монгольских территорий, правители которых признавали себя вассалами монголов, однако правили собственными эмиратами. Все они имели ярко выраженную суфийскую ориентацию, во всех создавались суфийские ордена, исповедовавшие экстравагантные формы суфизма в сочетании с революционным этосом первых шиитов. Все они почитали Али как воплощение божественного начала и утверждали, что усопшие имамы их тарикатов, как и Сокрытый Имам, пребывают «в тайном укрытии». Как и другие лидеры гхулувв, Исмаил, возможно, верил, что он и есть Сокрытый Имам, вернувшийся, чтобы основать шиитскую империю и установить царство справедливости.
Но теперь, став правителями крупной аграрной империи, Сефевиды скоро поняли, что «радикальная» идеология им больше не подходит. Шах Аббас I (1588–1629) изгнал всех сторонников гхулувв с официальных постов и завез из Ливана арабов-шиитов, чтобы они наставили народ в ортодоксии Двенадцати имамов. При Аббасе его столица Исфахан переживала культурный ренессанс, который, как и Ренессанс в Европе, обращался в качестве источника вдохновения ad fontes – под этим Аббас подразумевал доисламскую персидскую культуру. Но затем арабские улемы обнаружили себя в аномальном положении. Поскольку шииты считали любое правительство по самой своей сути несправедливым, они традиционно держались в стороне от общества, не имели ни собственных мечетей, ни медресе, а просто собирались друг у друга дома, чтобы читать и учиться вместе. Теперь же они оказались в ответе за образовательную и юридическую систему целой страны, щедро финансируемую шахами, готовыми строить роскошные медресе. Шииты нашли такой компромисс: они отказывались занимать государственные посты, настаивали на том, чтобы считаться простыми подданными, но в то же время ясно давали понять, что именно они – не шахи – поистине представляют Сокрытого Имама.
Но обретенное ими богатство и высокое положение подрывало эгалитарный дух шиизма. Некоторые из них, как Мухаммад Бакир Маджлиси (ум. 1700), начавший шиитскую реформацию, сделались авторитарными и даже косными. С годами шиизм развил мистическую духовность, на которую оказали влияние и суфизм, и фальсафа – но Маджлиси видел в этом лишь вредное нововведение. Он настаивал на возвращении к основам, неустанно преследовал оставшихся суфиев и демонстрировал страстную враждебность к суннитам-османам. Кроме того, он старался задавить в Исфахане учение фальсафа и мистическое богословие, заставляя улемов сосредоточиться только на юриспруденции (фикх). Таким образом многие улемы усвоили законнический, буквалистский и рационалистический этос[1377]. Однако, в отличие от протестантских реформаторов, сосредоточенных на писании, Маджлиси концентрировался на ритуале. Он объявил вне закона суфийский дхикр и культ суфийских святых и ввел в Иране, до того преимущественно суннитском, шиитский обряд траура по имаму Хусейну, при этом аккуратно «приручив» этот потенциально бунтовщический ритуал так, чтобы он служил делу империи.
С давних пор в месяц Мухаррам шииты проводили ритуальные процессии в память о мученичестве Хусейна, внука Пророка, убитого в Карбале воинами халифа Язида. Плача, стеная и бия себя по головам, скорбящие выражали жажду справедливости, лежащую в основе шиитской духовности, и негодование царящим в империи неравенством. К XVI веку эти ритуалы стали сложнее. На верблюдах ехали плачущие женщины и дети: они изображали осиротевшую семью Хусейна. За гробами имама и его сотоварищей по мученичеству шел местный губернатор и видные горожане, а за ними – огромные толпы людей, и все рыдали, кричали в голос и полосовали себя ножами[1378]. Читался вслух «Равдат аш-Шухада», эмоциональный рассказ о трагедии в Карбале, также с целью вызвать скорбь и плач. Маджлиси, однако, иранским беднякам симпатизировал не больше, чем Лютер – восставшим крестьянам. Вместо того чтобы вдохновлять массы последовать примеру Хусейна в борьбе с тиранией, Маджлиси учил их почитать его как святого покровителя, способного обеспечить им беспрепятственный пропуск в рай. Видоизмененные ритуалы теперь поддерживали статус-кво, молчаливо поощряя людей искать себе покровительства и защиты у сильных мира сего и сосредоточиваться на личном спасении, а не на политическом благосостоянии уммы[1379].
В XVII столетии иранский шиизм столкнулся с расколом[1380]. Большая часть иранских шиитов последовала за движением акбаритов, которые пытались противостоять растущему влиянию улемов вроде Маджлиси, возвращаясь ad fontes – к Корану в интерпретации имамов. Однако в процессе акбариты забыли о мифическом характере традиционного шиизма и попытались свести писание к набору прямых указаний[1381]. Особенно тревожила их новая идея, что большинство мусульман якобы неспособны истолковать основы (узул) ислама сами, без посредников. Узулиты, представлявшие более пессимистический взгляд на вещи, противостояли акбаритам, опасаясь, что те, чересчур увлеченные прошлым, не смогут противостоять новым вызовам, связанным с закатом Сефевидской империи. В отсутствие Сокрытого Имама, доказывали узулиты, ни один юрист не может решить какой-либо вопрос окончательно и ни один прецедент не имеет связующей силы, так что обычные мусульмане должны следовать указаниям ныне живущего авторитета – муджтахида, продемонстрировавшего способности к иджтихаду.
Однако примерно в то же время, когда Декарт создавал свое кредо – sola ratio – Мир Дамад (ум. 1631) и Мулла Садра (ум. 1640) основали в Исфахане новую школу мистической философии, противостоящую суживающимся горизонтам узулитов[1382]. В Европе и католики, и протестанты требовали от верующих принять свое учение; но для Мир Дамада и Муллы Садра истинного знания невозможно было достичь интеллектуальным конформизмом. Вместо этого они развили синтез мистицизма и рационализма фальсафа – говоря в современных терминах, творческое партнерство двух мозговых полушарий. Мулла Садра критиковал улемов за то, что они принижают мистическую интуицию, и порицал суфиев за отказ от рационального мышления, а Мир Дамад был и ученым-естествоиспытателем, и мистиком. Истинный файласуф в их глазах должен был быть рационален, как Аристотель, однако идти дальше Аристотеля в экстатическом приятии трансцендентной истины.
Оба подчеркивали роль воображения и бессознательного, которое описывали как состояние, существующее между областями чувственного восприятия и рационального абстрагирования. Суфии называли это алам аль-миталь – мир чистых образов, с которыми мы встречаемся во снах, но можем достичь их и с помощью мистических техник. Эти переживания не следует отметать как иллюзии: несмотря на то что их не удается проанализировать логически, они – часть человеческой природы и оказывают глубокое влияние на нашу личность и поведение. Истина не ограничена идеями, которые можно доказать логически или продемонстрировать на практике: у нее есть и внутреннее измерение, которое превосходит наше нормальное бодрствующее сознание.
Твердолобые улемы изгнали Муллу Садра из Исфахана, и десять лет он прожил в изоляции в маленькой деревушке близ Кума. Как Лютер в своей башне и Декарт у себя на зимней квартире, в
