он как-то ехал из Москвы в Ярославль на какую-то конференцию и прямо влюбился в наше село, когда мимо проезжал. Вот и решил здесь лето провести. Услышал от меня, что наш учитель Васильков пишет историю Петровского, попросил познакомить с ним. Потом Васильков рассказывал мне, что дачник несколько раз у него в гостях был, из документов, которые учитель собрал, выписки делал.
– Выходит, он тоже прошлым нашего села занимался?
– Васильков говорил, его больше история семейства Нееловых интересовала, у которых здесь усадьба была. А у Василькова хранилось много писем из семейного архива Нееловых, каким-то образом после пожара усадьбы уцелевших. У кого учитель их приобрел – не знаю, а теперь уже и не узнаешь. Что с ними потом стало – тоже неизвестно. В последние годы, после смерти жены, Васильков жил один. Когда на его похороны дочь приехала, я спросил ее про архив Нееловых, но она заверила меня, что никаких старинных писем в доме нет. Больше того – не нашлась и рукопись о Петровском, которую писал Васильков. Какая-то непонятная история с этими бумагами произошла.
– Сундук с книгами, который под часовней нашли, тоже исчез.
– Как исчез?! – изумился Мазуев. – За ним же из музея приехали!
– Сотрудники Ростовского музея об этом сундуке даже не слышали.
– Кто же тогда приезжал за ним?
– Вот это я и хочу выяснить.
– Ну, огорошил ты меня… Мужчина, который мне музейным сотрудником представился, доверенность показал с печатью. Все было как положено, честь честью. Что же выходит – они с этим дачником в краже сундука с книгами на пару участвовали? – растерянно посмотрел на меня Мазуев. – По виду никак не подумаешь, что жулики. А может, они оба ни при чем и вора надо в музее искать?
Я согласился, что такая вероятность не исключена.
– Васильков ничего не рассказывал вам про семью Нееловых?
– Говорил, но сейчас многое уже забылось. Последний владелец усадьбы, видимо, погиб во время Гражданской войны. Его отец – Федор Алексеевич Неелов – умер за год до революции. Дед – Алексей Васильевич – дослужился до генеральского звания, имел в Питере дом возле Конюшенного моста. Выйдя в отставку, поселился в здешней усадьбе, еще один дом был у него в Ростове. Собирал книги, иконы, всякую церковную утварь. Судя по письмам, Федор Неелов его дело продолжил, но куда эта коллекция после его смерти попала, Васильков так и не выяснил, кроме сундука с книгами, который под часовней нашли, от нее ничего не осталось. Видимо, все распродал последний владелец усадьбы Вадим Неелов – местные старожилы рассказывали, что он был из непутевых, хотя и офицер. С армией Врангеля в Крым бежал, там его след и затерялся. Вот и все, что мне запомнилось.
Я вынул из записной книжки фотографию, на которой мы с Марком сидели на сундуке с книгами, показал ее Мазуеву:
– Моя матушка говорит, что вроде бы этот человек, который вам сотрудником музея представился, потом еще раз приезжал в Петровское, иконами интересовался. Вы с ним тогда не встречались?
– Жаль, лица не видно, – сказал Мазуев, разглядывая фотографию. – Нет, больше я его не видел, но слышал, какой-то приезжий из города наших стариков о Нееловых все расспрашивал, не осталось ли от них каких-нибудь бумаг. Было это уже после того, как сундук нашли. Непонятно, откуда такой интерес к семье Нееловых. Может, дочь Василькова потому и не отыскала собранных отцом документов и писем, что их похитили? Васильков мечтал создать при школе музей истории нашего села. Не успел, а теперь и самые интересные документы исчезли. Впрочем, один остался, сейчас я тебе его покажу…
Мазуев принес из соседней комнаты толстый фотоальбом, вынул из него наклеенную на плотный лист картона фотографию, на которой была запечатлена церковь, стоящая в центре Петровского. По всему было ясно, что фотография старинная, дореволюционная: возле церкви стояли подводы, рядом – мужики в картузах, женщины в длинных платьях.
– На обороте любопытная надпись есть, прочитай.
Я перевернул фотографию – и чуть не вскрикнул! Тем самым почерком, которым были сделаны пометки на полях «Воспоминаний» Артынова, здесь было написано:
«Село Петровское впервые упоминается в летописи за 1207 год (смотри “Историю” Карамзина, том 3, примечание 123). В окрестности села – Святой колодец, ископанный, по преданию, самим Сергием Радонежским, над колодцем – часовня с иконой Спасителя. На фотографии – церковь апостолов Петра и Павла, выстроенная в 1783 году по соизволению Екатерины Великой на пожалованные императрицей 8 тысяч рублей ассигнациями. Рядом – зимняя Свято-Троицкая церковь, построенная прихожанами в 1807 году. Сей снимок сделан мною – Федором Алексеевичем Нееловым – в 1907 году, к 700-летию летописного свидетельства о селе Петровском».
Итак, теперь мне было точно известно, кто автор пометок на полях «Воспоминаний» Артынова, проявивший такую удивительную осведомленность о многих событиях и фактах, упомянутых в этой книге.
Сделанное Нееловым пояснение я дословно переписал в записную книжку. И тут Мазуев увидел выпавшую из нее цветную фотографию, на которой, на фоне книжных полок, были засняты гости Пташникова.
– Так ведь это тот самый человек! – изумленно произнес Мазуев, ткнув пальцем в фотографию. – Тот самый дачник, который жил у старухи Сусекиной!
– Вы не ошиблись?
– Голову даю на отсечение – это он! Постарел, конечно, но лицом мало изменился. Вот ведь как бывает – я теперь и фамилию его вспомнил: Коломин!
Я промолчал, не зная, следует ли говорить Мазуеву, что человек, которого он показал на фотографии, теперь носит совсем другую фамилию. Кто же он на самом деле? Оставалось надеяться, что загадку прояснит время – самый медлительный, но зато самый беспристрастный судья…
Во вторник, как договаривались с Мариной, я сел в третий вагон от хвоста электрички. В Ростове вышел на перрон, но девушка так и не появилась. Вроде бы в соседний вагон сел коренастый парень, вместе с которым я видел ее три дня назад, но это могло мне и показаться – в похожих спортивных костюмах ходит немало молодых парней со стрижеными затылками, изображающих из себя «крутых».
Я вернулся в вагон – и тут обнаружил, что мой тяжелый, раздутый портфель, в который мать доверху насовала всяческих домашних угощений, исчез! Искать вора в электричке было бесполезно – он наверняка остался в Ростове, выскочив через другую дверь вагона, пока я на перроне высматривал Марину.
Я расстроился. Хотя ни документов, ни денег в портфеле не было, пожалел о пропаже материнских угощений, которых мне хватило бы на неделю.
И только подъезжая к Ярославлю, я вспомнил, что в последний момент
