себе ногти, и между тем кося взглядом на лежащий рядом печатный текст. Он начинался словами: «Г. оберкомендант приказал…» Можно и не читать — это приказ, который будет вывешен. Из-за двери голоса не были слышны. Наконец дверь отворилась, и из кабинета вынырнул мужчина с портфелем — очень похож на Бывалова из «Волги-Волги». Ему вслед неслось: «Чтоб подводы были! Где хочешь достань…» Но особого оживления не было заметно. Вообще трудно было представить себе, как и чем управляет этот городской голова в полусожженном, оккупированном фашистами городе, где и жителей-то — одни старухи. Войдя в кабинет, Валя увидела мужчину лет сорока за столом со стареньким телефоном «эриксон». Над столом висел портрет Гитлера.
— Господин Зверев? — угодливо спросила Валя.
— Ну, я…
— Вам привет от Николая Мартыновича.
— От кого? — переспросил хозяин кабинета, оглядываясь и вставая.
— Я же русским языком говорю: от Николая Мар-ты-но-вича. Повторить?
Он молчал и внимательно разглядывал странную девушку — видно, не знал, что сказать. Наконец криво усмехнулся:
— Насчет дров, что ли?
— Вам привет от Николая Мартыновича. И поручение от него, — зло повторила Валя.
— Я не знаю никакого Николая Мартыновича.
Но она по испуганно-напряженному выражению лица догадалась, что городской голова все понял. Паразит такой, чего же прикидывается? Не знает, как реагировать? Быть может, не доверяет ей? На этот случай был предусмотрен такой вариант: напомнить Звереву о его прошлом — так, мимоходом. Мол, нет, ну что ж, простите, ошиблась — и уйти, оставив его в неведении относительно дальнейших действий.
— Значит, вы в Малой Вишере не работали? — Валя встала.
— Сядь, подожди! — нервно сказал городской голова, тоже встал и вышел в приемную.
В первое мгновение Валя подумала, что он сейчас позовет охрану. Она почувствовала страшную сухость во рту, но он быстро вернулся один — вероятно, выяснив, кто есть в приемной.
— Ну! И чего же нужно от меня Пильщикову?
«Сам пошел в открытую. Тем лучше! Теперь ему не отступить. Все!»
— Николай Мартынович одобряет ваше согласие работать городским головой, — покровительственным тоном сказала Валя.
— Гм…
Судя по тому, что собеседник не делал никаких предупреждающих жестов, Валя поняла, что подслушивания можно не опасаться. О Звереве Вале было известно, что он обещал помогать нашим. Следовало проверить, можно ли его привлечь к активной борьбе.
— …И уверен, что вы будете работать в контакте с ним, — быстро сказала она, глядя на собеседника исподлобья.
Вообще-то в данной ситуации она сказала бы по-другому. Но, следуя инструкции, Валя повторила слова шефа.
— Все правильно! — вдруг как бы воспрянув, поспешно ответил городской голова. — Вам нужен ночлег? Организуем!
«Ох, спешит, спешит. Трус!»
— Ночлег не нужен. Николая Мартыновича интересует, есть ли у вас связь с лагерем военнопленных?
— Никакой. Абсолютно непричастен…
Он сказал это с эдаким выражением, что, мол, вот как ловко он выкрутился — непричастен, и баста. Вале это не понравилось: играет в простачка. Выдать бы ему как следует, да нельзя! И она сухо, коротко изложила инструкции Пильщикова, как установить связь с юрьевским лагерем военнопленных.
Зверев застучал пальцами по столу, вздыхая и качая кудрявой головой:
— Шутник он, Пильщиков… Он что думает — это так просто, раз-два?.. Это ж режим! Фашизм, так сказать… Мне в лагерь и доступа нет… Они думают — городской голова! Формальность одна. Призрак… У меня и власти-то никакой нет! На банкетах шнапс пить да речи читать приветственные… На днях тут что было! Звонки из комендатуры… «Принять по первому классу! Инспектор из Берлина! Свежей рыбы!» Где я ее возьму? В прорубь полезу? — как бы все более возмущаясь, говорил Зверев. Но в этом его возмущении проскальзывали и нотки обыкновенного хвастовства значительностью той роли, которую ему, дескать, невольно приходилось играть. «Ох, хвастун! И чем хвастает!»
— Что за инспектор? — спросила Валя.
— Интендантишка какой-то, майор. Склады проверял…
— Какие склады?
— Ну, сахар, маргарин, мука, шнапс — продовольствие, словом… Два дня ублажали майора. И в дорогу полный багажник наложили. У самих-то рыльце в пушку… После адъютант самого обер-коменданта звонил — благодарил.
«Опять хвастает. Вот дурак!..»
— Ну и что? — спросила Валя.
— Что? Работа, говорю, такая…
— Что поделаешь, надо…
— Верно, что надо, — начал было он, но, заметив оттенок юмора в ее тоне, нахмурился и сказал раздраженно: — Что зубы-то скалишь? Хорошо! Я б отказался, поставили б продажную сволочь… Лучше б было? А? То-то… Пусть бы Пильщиков сел на мое место — посмотрел бы я, как бы он повел себя. Он там, понимаешь, сидит в своем отделе с охраной, а мы тут…
Вот это уже давало ей некоторые права.
— Все вы глупости говорите, — перебила вдруг Валя.
— Ты что? Девчонка…
— Вас про серьезное спрашивают, а вы… Прямо скажите: будете работать? Да или нет?
Он нервно закурил немецкую сигарету.
— Это не разговор, — наконец тяжело произнес он.
— А в дурачка играть — разговор?
Городской голова завертелся на стуле. И Вале стало даже жалко его. Но капитан сказал ей: «Будь с ним покруче: увертливый. Жми на одно. Он в сторону, а ты в лоб: да или нет?»
— Да или нет?
— А тогда я вообще… Плюну, брошу все, уйду куда глаза глядят. Как хотите, честное слово, я так не могу. Режим! Оккупация! Жандармерия под боком.
— Уходите…
— Что? Куда? — воскликнул он полушепотом.
— С этой должности. Здесь нужен свой человек.
— Я — не свой?!
