рта пеной, вырвался на свободу. При его приближении все те, кто беспорядочно носился и кричал на площади, бросились врассыпную, а он, повалив по пути Нелло Дженнари и Савеццо, которые и на земле продолжали избивать друг друга, обрушил свои разбитые в кровь кулачищи на адвоката Белотти. На выручку адвокату поспешил портной Кьяралунци, а тут подоспели молодые люди и с ходу одолели мясника.
— Кто избавит меня, наконец, от этой свиньи! — орал кум Акилле, тараня противника животом.
И потасовка возобновилась. Как вдруг раздался отчаянный визг коммерсанта Манкафеде — никто еще не слышал от него таких патетических нот:
— Режут! Убили!
На шее у него сидел петух! Цирюльники Макола и Друзо вслепую размахивали ремнями для правки бритв, но этим только волновали кур, которые еще неистовее хлопали крыльями среди общего беспорядка. Колетто со своей ватагой то и дело загоняли их в самую гущу толпы. Люди кричали, прикрывали глаза руками, метались из стороны в сторону. Одного петуха изловил Галилео Белотти и свернул ему шею. Но тут, кудахча громче, чем любая из наседок, тычась своим длинным носом, будто клювом, и размахивая руками, точно крыльями, на него налетела Лучия-Курятница. Вместе с другими он поспешил укрыться в кафе «У святого Агапита». На беду, старушке подвернулся адвокат, и она когтями вцепилась ему в физиономию.
— Ко мне! На помощь! — зажмурясь, крикнул он, но никто не отозвался: все бежали кто куда. В паническом страхе адвокат бросился наземь.
Наконец Лучия-Курятница отстала, и он услышал, как она загоняет своих пернатых домой. В эту минуту мокрый платок, словно живительный поцелуй, коснулся ободранного уха адвоката, и над ним ласково склонилось сдобное лицо синьоры Йоле Капитани.
— Надеюсь, адвокат, ваша рана не опасна? — спросила она.
— Достаточно посмотреть на вас, прекрасная дама, чтобы почувствовать себя исцеленным, — ответил он, поднимаясь. Заметив, что середина площади пуста, а по краям ее царит смятенье и, следовательно, никто не смотрит, он погладил ей руку. — Значит ли это, что в столь критическую минуту вы подаете мне знак, которого я так страстно жду?
В ответ она только потупилась.
— Нас могут увидеть, — сказала она после паузы и убежала.
Адвокат, забывая, что ему необходимо почиститься, проводил ее глазами:
— О женщины! Разве не во имя ваше совершаются все великие подвиги!
И он направил свои стопы к кафе «За прогресс». Там все обнимали друг друга и требовали горячительного. Кум Акилле поспевал везде со своими желтыми, зелеными и рубиново-красными стаканами.
— Мы разбили их наголову! — объявлял он всем и каждому. — Теперь к «Святому Агапиту» опять ни одна душа не заглянет; наш приятель Джовакконе еще насидится со своей святой водой.
Из сада барона Торрони были доставлены цветы; аптекарь дрожащими руками сложил букет и протянул его показавшейся на пороге Италии.
— Это в вашу честь, синьорина, мы одержали победу над попом. — Проливая слезы радости, он кинулся на грудь адвокату: — О мой друг! Какой великий день!
— Если бы не Манкафеде, — и синьор Джоконди похлопал коммерсанта по животу, — неизвестно, чем бы дело кончилось. Это он вызвал переполох, когда сцепился с петухом.
В общем, как выяснилось, все были на высоте. Но где же пропадал кавальере Джордано?
Кавальере Джордано в великом возмущении вышел из кафе, он показывал всем рукава и плечи своего белого костюма.
— Эти мерзкие куры… Придется отдать его в стирку…
— Выходит, что и кавальере герой, — решил Полли, и Италия возложила венки на чело кавальере и адвоката.
Появился и парикмахер Ноноджи.
— Итак, победа! То есть как это вы меня не видели? А кто же спас адвоката от мясника, если не я?
Нашлись свидетели. Сам адвокат не помнил, что происходило в ту минуту. Ноноджи приняли в компанию.
Городской секретарь поправил на носу пенсне.
— Но с чего вы взяли, господа, что мы победили? Сколько мне помнится, я видел адвоката лежащим на земле, — не правда ли, господин адвокат? — И так как тот не удостоил его ответом, он продолжал: — Во всяком случае, противники, очевидно, не считают себя побежденными, и то, что они удалились в кафе «У святого Агапита», не должно нас успокаивать. Каждую минуту они могут выйти. А поскольку празднование мнимых побед не размагнитило их, как нас, они того и гляди возьмут штурмом кафе «За прогресс».
Коммерсант Манкафеде, Полли, кавальере Джордано сразу притихли и отставили стаканы. Но тут со стороны Корсо показалось шествие и завернуло на площадь. Впереди шел кондитерский ученик Колетто, гнусаво трубя в сложенные ладони. За ним следовали мальчишки, насвистывая марш, который исполняли мандолины и гитары. А дальше шли рабочие, и между ними двое молодых людей в шляпах и ярких галстуках вели мясника Чимабуэ.
— Ничего не понимаю! — удивился сборщик пошлин. — Почему он не раскидает их?
Процессия продефилировала по площади все тем же бодрым шагом, под задорную музыку. Оба молодых человека крепко держали мясника за пояс.
— А пояс-то расстегнут! Стоит ему пошевелиться, как они сорвут с него штаны.
Адвокат встал и обнажил голову. Все именитые господа захлопали.
Небольшой клубок тел все еще катался по земле за фонтаном, и оттуда неслись несвязные возгласы, но вдруг он распался. И тогда все увидели распростертого на земле Савеццо. Нелло Дженнари поднялся, откидывая волосы со лба. Он нерешительно побрел по площади, слегка сутулясь, и женщины с энтузиазмом приветствовали его:
— Да здравствует красавец актер! Глядите, он к тому же еще и храбрец!
Горожане, толпившиеся у кафе, вышли со стаканами ему навстречу. Адвокат поискал глазами секретаря. Но тот уже спрятался за другими. Коммерсант Манкафеде внес предложение:
— Савеццо надо выгнать из клуба. Интересы свободы требуют, чтобы мы сделали самые решительные выводы из нашей победы.
Барон держался того же мнения. Но адвокат смотрел на дело иначе.
— Мы должны умиротворить врага, ошеломить его своей кротостью. Этого требует истинно государственная мудрость, ставящая себя выше партий.
Кум Акилле поддержал его.
— Кому на пользу неурядица в городе? Разве только этому наглецу Джовакконе. Мясник Чимабуэ мой постоянный клиент. А на рабочих не больно-то разживешься, — кто дал им право так с ним обращаться?
— У меня, господа, предложение, — сказал учитель Цампьери; весь бледный, он беспокойно ерзал на стуле. — Не послать ли нам депутацию к дону Таддео?
Полли снисходительно потрепал его по плечу.
— Не бойтесь, голубчик! Пока мы у власти, священнику не удастся вас сместить.
— Все равно я считал бы это чрезвычайно разумным шагом, — возразил адвокат. — По-моему, это и есть высшая дипломатия. Это значило бы пристыдить и обезоружить священника: пусть увидит, что мы, почитающие творца в
