Г е д е о н. Бестия-то чует, а ты бесчувственное животное.
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. Денег я тебе не дам, и не старайся просить. Но с тобой заговоришься, забудешь, за чем сюда шел. С уборкой они заваландались, надо их взбодрить. От господ записка, чтоб не ждать их раньше трех дней. Значит, они через три часа нагрянут, накрыть врасплох, показать, что есть хозяйский глаз. Я и поднял кутерьму. Ведь это они от сдачи рекрут укатили, подальше от бабьих слез. Рекрут сдали, они и воротятся. А у меня поважнее их приезда есть дела. Мне сегодня обоз с хлебом в город отправлять. Подводам давно пора в дороге находиться, а они еще за ворота не вышли. На дворе, видишь, хмурь какая. Рано темнеть стало. Того гляди, дождь или снег. Мокропогодица попортит зерно. Или в Княжой деляне Костыга с Лешкой разобьют подводу и на меня скажут – управляющий нарочно дело к ночи подвел, он с разбойниками в доле. Кстати, и о тебе поговаривают, будто ты нам хозяйскую мельницу починил, а другую, водяную, ворам в овраге поставил.
Г е д е о н. Ах ты, жила и дрянь! Мало тебе, истукану, синенькой мне пожалел, ты еще на меня такую дичь взводить!
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. Слухом, брат, земля полнится. За что купил, за то и продаю. Но я не о том. Я говорю, сдаче рекрут больше недели, а мужики все зверьми смотрят. Подводам давно пора в дорогу, а они за ворота не вышли. Я к амбарам. Там Агафонов, Сурепьев и прочие вешают, грузят, увязывают кладь. Долго ль, говорю, еще копаться будете? Скоро ль, говорю, вашей возне конец? На дворе, говорю, хмурь какая. Того гляди, снег или дождь. Что же ты думаешь? Мужики туча тучею и в ответ ни слова, точно не им сказано. Кнута не боятся.
Г е д е о н. А ты что хотел? Чтобы они тебе плясали? С каких это радостей. Молодцов переженили, молодки забрюхатели, а ребят, глядь, на двадцать пять лет под красную шапку.
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. Сколько раз я графу Максим Кронидовичу говорил. Надо было Пятибратское продать, пока время было, а крестьян пересадить на самарские земли. А теперь поздно. Имение под надзором и арестом и так расстроено, что его никто и даром не возьмет. А соседство? А соседство одно чего стоит? Рядом по Владимирке арестантов гоняют. Леса полны беглых. Кругом разбойники. А военные поселения? А военные поселения, я говорю? Я тебе про военные поселения такое расскажу, что ты только ахнешь.
Г е д е о н. Уж воображаю. Ахну. Скареда свинячая.
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. А что ты думаешь. И ахнешь. Вот слушай. Вижу я, значит, что крестьяне ненадежны. Дай, думаю, своего человечка к Стратон Силантьеву, Стратон-Налетову снаряжу, чтобы, не ровён час, хоть полицейской помощью заручиться. Вернулся человек, рассказывает. На стану ни души. Одни бабы. Те только смеются. Военную команду в имение! Многого, говорят, захотели. Аль, говорят, не слыхали? В уезде военные поселения поднялись, бунтуют. Начальство в разгоне, мечутся по волостям. Лето было жаркое, холерное. В лагерях в воду известь сыпали. Много ли темному человеку надо. Загудела толпа солдатская, дохтура-отравители, народ ядом поят, хотят погубить. Сошлись, толпой, фершалов на куски, казармы вдребезги, от командного состава места мокрого не осталось. Ах, вот они, соколики.
Входят Луша и Глаша , замужние горничные, обе в положении, казачок Мишка , дворецкий Прохор и Сидор , полотер с вычищенными коврами и занавесками.
Я думал, померли, разини вислоухие. Я сюда шел, располагал, давно всюду блеск наведен, кабинет играет как стеклышко. А они только знают зевать да мешкать. Ну как не драть на конюшне вашего брата.
П р о х о р. Побойтесь Бога, господин управляющий. Люди с зари на ногах. Такой дом перебрать до последней булавки. Обе молодки с прибылью. И тем более Хорт, собака графская, мордой тычется, ковры трясти мешает. Да и об какой важности речь? Доделать осталось сущие пустяки. Не извольте беспокоиться. Ковры положить, повесить занавески плевое дело.
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. Тогда такой уговор. Мне в контору отлучиться, обозным сопровождение написать. А вы тут тем временем махом, и чтобы ни пылинки. К тому времени, как я ворочусь, чтобы у вас все играло как под орех. А коли паче чаянья без меня в суматоху нагрянут, вы мигом Мишку в людскую – согнать народ многолетье спеть и безотлагательно за мной в контору. Пойдем, Гедеон.
Л у ш а. Виновата, ваша милость. Осмелюсь предупредить. Как мы барынину половину проходили, в барыниной бюре вижу левый секретный, на палец наружу, ключ в скважине, видишь, какой грех. Никогда такого не бывало, чтобы их сиятельство выдвинувши оставляли. Не случилось бы горя, видишь, какой грех. Я назад затолкнула ящик, заперла, на оба поворотила, вынула ключ. Вот он. Пожалуйте. Извольте взять.
Х р и с т и а н Ф р а н ц е в и ч. На кой он мне шут. Ты хватилась, что непорядок, ты ключ и береги, ты и отвечай. Мне ее сиятельство описи драгоценностей своих не оставляли. Пойдем, Гедеон.
Уходят. Прохор с помощью Мишки принимается развешивать занавеси, взбираясь на стремянку, которую он приставляет то к одному окну, то к другому, Сидор дотирает недотертые углы пола, женщины стелют ковры и обтирают пыль с мебели и вещей и безделушек на столах и на полках.
П р о х о р (с высоты подставленной стремянки). Вот завсегда у них так. Как распекать да конюшней стращать, это отчего же, это с нашим удовольствием, а как самим ответ держать, это уж увольте, тут и след наш простыл, тут душа у нас уйдет в пятки. Не так, не так ковер стелите, бабоньки. Красный бухарский надо вдоль, в одну фигуру с паркетом. А вы его поперек кладете. Ну как, Мишка? Взгляни снизу.
М и ш к а. Криво, дяденька Прохор Денисыч. Ламбрикент правое ухо больно свесил. Маненько кверху подтяни. Приколачивай правый подзор. Нужли правда, у их милости столько смелости вам штаны спущать на конюшне рука б поднялась. Еще маненько подбери. Еще. Еще. Будет. Стой.
П р о х о р. Теперича как?
М и ш к а. Таперь хорошо.
П р о х о р. Нет, малый, на конюшне только скотниц порют да кухольных мужиков секут. А нашего брата лакея во фрак наряжают да самих в город посылают на съезжую с записочкой к приставу. Так, мол, и так, совсем нас забыли, милейший Стратон Силантьевич, глаз не кажете. Недовольна я подателем сего выездным Федоськой. Что-нибудь придумайте. Разберет служивый по складам бумажку, и летят в ход кулаки и начинается палочная солдатская расправа. Прикинь на глаз, как подзор с подзором? Ладно ли пришлись?
М и ш к а. Оба в линию. Айда, пошли дальше.
Г л а ш а. Ковры положены, Прохор Денисыч. Теперь что прикажете? Мы вперед было за тряпки взялись, вы нам выговаривали.
П р о х о р. Теперь совсем другое дело. Меха настилки выколочены. Теперь вещи можно тряпками насухо пройти. Никто их больше не запорошит. А то мысленное ли дело с обтирки пыли уборку начинать?
М и ш к а. Не, не, погоди, Денисыч, что ты делаешь! Поперечину больно к потолку задрал. Опущай правый бок. Больше, больше опущай. А правда, сказывают, Костыга-атаман с нашими мужиками заодно. Будто он из-под земли вышел к Агафонову, к Сурепьеву, к пильщикам, когда в Княжой деляне лес валили? Вышел из-под земли своей твердый зарок с ними сговорить.
П р о х о р. Когда я тебя, горлопана, научу уму-разуму? Такие вещи во все хайло орать. Неправда это все. Нахватался небылиц, не повторяй. В окно, в окно взгляните, бабоньки. Обоз наш с хлебом в город тронулся. Гуськом выкатывают за подводой подвода.
Все подходят к окнам. Смотрят вслед огибающему парк обозу. Прохор крестится.
Очи всех на тя, господи, уповают. В город идут на гостиный двор. На продажу. Пять возов прошли, еще идут. Одним лесом да хлебом и держимся. Только бы все наперечет до торговых рядов дошли. Только бы какие не попали Костыге в лапы.
М и ш к а. А правда, дядя Прохор, костыгинские под землей живут, всею шайкой печной дым под землю прячут? А правда, тута пять дядьев в незапамятные времена не могли земли поделить, друг дружку зубами грызли? С тех пор и прозвание месту Пятибратское. И будто они наследника законного удавили во младенчестве и выдали за урода, теленка в спирту повезли в Питер в кабинет редкостей. Еще подводы из ограды на дорогу заворачивают.
П р о х о р. Девять, десять, одиннадцать. Отверзавши руку свою щедрую. Двенадцать подвод. Одним, говорю, лесом да хлебом и держимся. Все прочее заложено. А может быть, и хлеб не свой, верители за долги увозят. Нешто нам скажут. Ты, Луша, что думаешь? Ведь это, верно, он, беспамятный, в барыниных ящиках ковырялся. Да вот ключи подбирать хватило у их светлости ума, а чтобы ящики назад задвинуть да запереть, на это не нашлось догадки. Все некогда, все фик да фок. Все торопится. Все ветер в голове. Еще две подводы. Теперь, видно, все. Четырнадцать подвод.
М и ш к а. Вы вот говорите, дядя Денисыч, может, в Пятибратском уже ничего своего, все заложенное. Может, и хлеб-то чужой, заимодавцев. Ну а ежели это правда? Ежели, к примеру, конторе графской продавать больше нечего, хоть шаром покати. Тогда дальше что ж? Какая господам доля-участь. И что с нами, людьми графскими, будет?
