на улицу. Здесь, как и во всем городе, сохранились старинные фонари с тусклым светом, под которыми, по словам Хайме Молинса, «разрешались любовные ссоры, скользили, подобно призракам, кавалеры в масках, знатные дамы и азартные игроки». Теперь в городе электрическое освещение, но это не очень заметно. На темных площадях, при свете старинных фонарей, по вечерам работают томболы, лотереи: я видел, как разыгрывали кусок торта.
Вместе с Потоси пал и Сукре. Этот город в долине с суровым климатом, который ранее назывался Чаркас, Ла-Плата и Чукисака, пользовался значительной частью богатств, вытекавших из жил богатой горы Потоси. Гонсало Писарро, брат Франсиско, обосновался здесь со своим двором, пышным, как у короля, которым он хотел стать, но не смог. Церкви и особняки, парки и загородные усадьбы появлялись здесь столь же быстро, как и юристы, мистики и риторические поэты, которые из века в век придавали городу его уникальный облик. «Тишина – вот что такое Сукре. Просто тишина. Но раньше…» Раньше это была культурная столица двух вице-королевств, резиденция главного архиепископства Америки и самого могущественного суда колонии, самый роскошный и культурный город Южной Америки. Донья Сесилия Контрерас де Торрес и донья Мария де лас Мерседес Торральба де Грамахо, дамы из Убины и Колькечаки, давали пиры, достойные Камачо[32]: они соревновались в своих невероятных доходах, полученных от шахт Потоси. А когда эти роскошные праздники завершались, хозяева и гости выбрасывали с балконов серебряную посуду и даже золотые предметы обихода, чтобы их могли подобрать счастливые прохожие.
В Сукре до сих пор стоят Эйфелева башня и Триумфальная арка и поговаривают, что, продав драгоценности ее Святой Девы, можно погасить гигантский внешний долг Боливии. Но знаменитые колокола церквей, которые в 1809 году звонили в честь освобождения Америки, сегодня звучат как похоронный звон. Хриплый колокол церкви Сан-Франсиско, который некогда возвещал о восстаниях и бунтах, теперь звонит по мертвой неподвижности Сукре. Уже не так уж и важно, что Сукре все еще остается официальной столицей Боливии и что там находится Верховный суд. По улицам бродят бесчисленные адвокаты – худые, с желтой кожей, живые свидетельства упадка: доктора в старомодных очках с черной лентой. Из пустующих дворцов знатные патриархи Сукре посылают слуг продавать пирожки-эмпанадас на железнодорожные станции под окна вагонов. Говорят, что некоторым повезло так купить даже дворянский титул.
В Потоси и Сукре остались лишь призраки умершего богатства. Уанчака – еще один свидетель боливийской трагедии. В прошлом веке англо-чилийские предприниматели исчерпали здесь серебряные жилы высокой пробы шириной более двух метров. Теперь от них остались лишь дымящиеся руины. Уанчаку до сих пор можно найти на картах (как будто это все еще действующий центр добычи руды) с изображением перекрещенных кирки и лопаты.
А разве больше повезло мексиканским рудникам Гуанахуато и Сакатекаса? Согласно данным, предоставленным Александром фон Гумбольдтом, подсчитано, что за период с 1760 по 1809 год, всего за полвека, из Мексики через экспорт серебра и золота было выведено около пяти миллиардов современных долларов [41]. В то время в Америке не было более важных рудников. Великий немецкий ученый сравнил рудник Ла-Валенсиана в Гуанахуато с рудником Химмельс-Фюрст в Саксонии, который был самым богатым в Европе: на рубеже веков рудник Ла-Валенсиана производил в 36 раз больше серебра и приносил своим акционерам в 33 раза больше прибыли. В 1732 году граф Сантьяго де ла Лагуна с восторгом описывал горнодобывающий район Сакатекас и «драгоценные сокровища, скрытые в его глубоких недрах», в холмах, «все они украшены более 4000 шахт, чтобы лучше служить плодами своих недр двум Величествам» – Богу и Королю, – и «чтобы все могли утолить жажду и поделиться великим, богатым, утонченным, культурным и благородным», потому что это был «родник мудрости, порядка, оружия и благородства» [42]. Позднее священник Мармолехо описывал город Гуанахуато, пересеченный мостами, с садами, напоминающими вавилонские сады Семирамиды, с ослепительными храмами, театром, ареной для боя быков, петушиными боями, башнями и куполами, возвышающимися на фоне зеленых склонов гор. Но это была «страна неравенства», о которой Гумбольдт писал: «Пожалуй, нигде нет более ужасающего неравенства… архитектура общественных и частных зданий, изысканность женских нарядов, атмосфера общества – все это свидетельствует об исключительной утонченности, которая резко контрастирует с наготой, невежеством и грубостью простонародья». На склонах горных хребтов шахты буквально заглатывали людей и мулов. Индейцы, «жившие только ради того, чтобы дотянуть до вечера», страдали от бесконечного голода и умирали от эпидемий… Только за один год, в 1784-м, волна болезней, вызванных нехваткой еды из-за разрушительных заморозков, унесла в Гуанахуато более 8000 жизней.
Капитал не накапливался, а растрачивался. В ходу была старая поговорка: «Отец – купец, сын – дворянин, внук – нищий». В обращении к правительству в 1843 году Лукас Аламан[33] высказал мрачное предостережение, настаивая на необходимости защищать национальную промышленность с помощью системы запретов и высоких пошлин против иностранной конкуренции. «Необходимо обратиться к развитию промышленности как единственному источнику всеобщего процветания, – говорил он. – Никакой пользы не принесут Пуэбле богатства Сакатекаса, если их не будут потреблять местные мануфактуры. Если же эти мануфактуры вновь придут в упадок, как уже случалось, этот процветающий регион будет разрушен, и богатство рудников не спасет его от нищеты». Пророчество сбылось. Сегодня Сакатекас и Гуанахуато не являются даже центрами в своих округах. Оба города чахнут, окруженные руинами некогда процветающих шахтерских лагерей. Сакатекас, расположенный в засушливом высокогорье, живет за счет сельского хозяйства и поставляет рабочую силу в другие штаты. В наши дни содержание золота и серебра в его рудах резко снизилось по сравнению со старыми добрыми временами. Из 50 рудников, которые действовали в округе Гуанахуато, сейчас осталось всего два. Население прекрасного города не растет, однако туристы съезжаются сюда, чтобы полюбоваться великолепием старины, прогуляться по улицам с романтическими названиями, овеянными легендами, и ужаснуться, глядя на сто мумий, которые идеально сохранились благодаря солям земли. Половина семей в штате Гуанахуато, в среднем насчитывающих более пяти человек, сегодня живут в лачугах, состоящих всего из одной комнаты.
Пролились кровь и слезы – и все же папа римский постановил, что у индейцев есть душа
В 1581 году на заседании в Гвадалахаре Филипп II заявил, что уже треть коренного населения Америки уничтожена, а выживших заставляют платить налоги за умерших. Монарх также упомянул, что индейцев покупают и продают, что они спят под открытым небом, а матери убивают детей, чтобы спасти их от мучений в рудниках [43]. Однако лицемерие Короны превосходило даже границы империи: она получала пятую
