андалузском дворе ее двухсотлетнего дома. Этот город, обреченный на ностальгию, измученный бедностью и холодом, остается незаживающей раной колониальной системы в Америке – это обвинительный акт. Мир должен начать с того, чтобы попросить у него прощения.
Люди живут на обломках истории. В 1640 году отец Алон- со Альваро-Барба напечатал в Мадриде, в королевской типографии, свой замечательный трактат об искусстве обработки металлов. Олово, писал Барба, «это яд» [39]. Он упомянул горы, где «много олова, но знают об этом немногие, и, поскольку в нем не находят серебра, которое все ищут, его выбрасывают». Теперь в Потоси добывают то самое олово, которое испанцы выбрасывали как мусор. Продают даже стены старых домов – в них обнаружено качественное олово. Из 5000 шахт, которые испанцы пробили в богатой горе, веками вытекало богатство. Гора изменила цвет по мере того, как динамит опустошал ее недра и понижал уровень вершины. Груды камней, накопившиеся вокруг бесчисленных отверстий, переливаются всеми цветами: розовыми, лиловыми, пурпурными, охристыми, серыми, золотыми, коричневыми. Пестрое одеяло. Рабочие разбивают породу, а местные паллири, искусно умеющие взвешивать и сортировать камни, будто птички, клюют остатки минералов. Они ищут олово.
В старых шахтах, которые еще не затоплены, порой бродят рудокопы, сжимая в одной руке карбидную лампу и сгибаясь в три погибели, чтобы добыть все что только возможно. Серебра больше нет. Ни малейшего блеска – испанцы вычищали жилы до последней крупицы, словно метелками. Пайякос, забойщики, кирками и лопатами копают маленькие тоннели, чтобы извлечь олово из остатков жил. «Гора все еще богата, – говорил мне безработный, разгребая землю руками и без капли без удивления. – Господь, верно, так устроил: минерал растет точно так же, как и растение». Перед богатой горой Потоси возвышается свидетель опустошения – гора, называемая Уакаджчи, что на кечуа означает «Гора, которая плакала». На ее склонах бьют многочисленные источники чистой воды, «глаза воды», которые утоляют жажду рудокопов.
В периоды расцвета, примерно в середине XVII века, город привлекал множество художников и ремесленников – испанцев, креолов или индейских ваятелей, которые оставили свой след в колониальном искусстве Америки. Мельчор Перес де Ольгин[31], «американский Эль Греко», создал обширное религиозное наследие, которое одновременно раскрывает талант художника и языческий дух этих земель. Местные художники иногда впадали в ересь – например, писали картины, где изображали Деву Марию, кормящую одной грудью Иисуса, а другой – мужа. Золотых дел мастера, гравировщики по серебру, мастера по чеканке и краснодеревщики, работавшие с металлом, ценными породами дерева, гипсом и благородной слоновой костью, украшали многочисленные церкви и монастыри Потоси резьбой и алтарями с изысканным узором, сверкающими серебром, а также наполненные бесценными кафедрами и алтарными образами высочайшего качества. Барочные фасады храмов, вырезанные из камня, выдержали испытание веками, но этого нельзя сказать о картинах, во многих случаях сильно поврежденных влажностью, или о фигурах и легких предметах. Туристы и священники опустошили церкви, забрав все, что только можно было унести: от чаш и колоколов до статуй святого Франциска и Христа, вырезанных из бука или ясеня.
Эти разграбленные церкви, большинство из которых уже закрыты, разрушаются под натиском времени. Это печально, потому что даже в разграбленном виде они остаются великолепными сокровищами колониального искусства, которое объединяет и воспламеняет все стили, поражая своим гением и ересью. «Ступенчатый знак» древнего города Тиауанако вместо креста, а также крест рядом со священными солнцем и луной; девы и святые с натуральными волосами; виноградные лозы и колосья, обвивающие колонны до самых капителей, вместе с кантутой, императорским цветком инков; русалки, Вакх и праздник жизни, чередующиеся с романским аскетизмом; смуглые лица некоторых божеств и кариатиды с чертами коренных народов. Некоторые церкви, оставшиеся без прихожан, приспособили под другие нужды. Церковь Святого Амвросия превратили в кинотеатр «Омисте». В феврале 1970 года на барочных барельефах фасада анонсировалась предстоящая премьера американской кинокомедии «Этот безумный, безумный, безумный мир» (1963). Храм ордена иезуитов также стал кинотеатром, затем складом товаров компании Grace, а в итоге – продовольственным складом для благотворительности. Но несколько церквей все еще кое-как продолжают действовать: вот уже по меньшей мере полтора века жители Потоси ставят свечи вместо того, чтобы делать денежные пожертвования. Например, церковь Святого Франциска. Говорят, что крест этой церкви ежегодно увеличивается на несколько сантиметров, а также растет борода у распятого Христа (Señor de la Vera Cruz) – величественная фигура из серебра и шелка, которая появилась в Потоси четыре века назад, привезенная неизвестно кем и неизвестно откуда. Священники не отрицают, что время от времени бреют его, и уверенно приписывают ему всевозможные чудеса: прекращение засух, избавление от эпидемий, защиту города во время осад.
Однако даже эта скульптура не смогла остановить упадок Потоси. Истощение запасов серебра сочли божественным наказанием за жестокость и грехи хозяев рудников. Позади остались пышные богослужения, как и банкеты, бои быков, танцы и фейерверки, роскошное религиозное поклонение оказалось, в конце концов, побочным продуктом рабского труда индейцев. В эпоху расцвета владельцы рудников делали невероятно щедрые пожертвования церквям и монастырям, устраивали пышные траурные церемонии. Ключом из чистого серебра можно было отомкнуть даже врата рая. Торговец Альваро Бехарано в своем завещании, составленном в 1559 году, распорядился, чтобы его тело сопровождали в последний путь «все священники и служители церквей Потоси». Шарлатанство и колдовство переплетались с официальной религией в буйстве страха и веры колониального общества. Соборование с колокольчиком и балдахином могло, как и причастие, исцелить умирающего, хотя гораздо более действенным считалось завещание на строительство храма или серебряного алтаря. Лихорадку лечили с помощью Евангелия: молитвы в одних монастырях охлаждали тело, в других – согревали. «“Символ веры” была прохладной, как тамаринд или сладкая сода, а “Богородица” – теплой, как цветы апельсина или метелка кукурузного початка» [40].
На улице Чукисака можно полюбоваться изъеденным временем фасадом дворца графов Карма и Кайяра, но теперь в этом здании находится кабинет хирурга-стоматолога. Школу на улице Ланса теперь украшает герб маэстро-де-кампо дона Антонио Лопеса де Кироги. Герб маркиза Отави с львами на задних лапах виден на портике Национального банка. «Где же они теперь живут? Должно быть, уехали далеко…» – рассказывает мне пожилая женщина из Потоси, привязанная к своему городу. Она говорит, что сначала уехали богатые, а потом и бедняки: сейчас в Потоси проживает в три раза меньше людей, чем четыре века назад. Я смотрю на гору с крыши дома на улице Уюни, очень узкой и оживленной колониальной улочке, где дома с большими деревянными балконами расположены так близко друг от друга, что соседи могут целоваться или спорить, не спускаясь
