часть стоимости металлов, добытых ее подданными во всех странах испанского Нового Света, помимо других налогов. То же самое в XVIII веке творила португальская корона в Бразилии. Серебро и золото Америки, как писал Энгельс, проникли, подобно разъедающей кислоте, во все поры умирающего феодального общества Европы, и, служа интересам зарождающегося капиталистического меркантилизма, владельцы рудников превратили индейцев и африканских рабов в огромный «внешний пролетариат» для европейской экономики. Рабство времен Древней Греции и Римской империи возродилось в иной эпохе: к страданиям индейцев, империи которых были уничтожены в Испанской Америке, стоит добавить ужасающую судьбу темнокожих, вырванных из своих деревень в Африке для работы в Бразилии и на Антильских островах. Латиноамериканская колониальная экономика обладала самой высокой концентрацией рабочей силы за всю историю, чтобы обеспечить величайшее накопление богатства, которое когда-либо знала цивилизация.
Жестокая волна алчности, ужаса и дерзости обрушилась на эти земли и принесла геноцид коренного населения. По уточненным данным современных исследований, население доколумбовой Мексики составляло от 25 миллионов до 30 миллионов человек, и примерно столько же проживало в Андском регионе[34]. В Центральной Америке и на Антильских островах насчитывалось от 10 миллионов до 13 миллионов жителей. Когда на горизонте появились корабли иноземных завоевателей, индейцев Америки насчитывалось не менее 70 миллионов, а возможно, и больше; полтора столетия спустя их численность сократилась до 3,5 миллиона [44]. По словам маркиза Баринаса, между Лимой и Паитой, где ранее проживало более двух миллионов индейцев, к 1685 году осталось лишь 4000 семей. Архиепископ Линьян-и-Сиснерос отрицал факт истребления индейцев. «Они скрываются, – говорил он, – чтобы не платить налоги, злоупотребляя свободой, которой у них не было во времена инков» [45].
Металл непрерывно струился из южноамериканских жил, а от испанского двора также непрерывно приходили бесконечные указы, которые лишь на бумаге предоставляли индейцам защиту и формально признавали их «человеческое достоинство», ведь именно на результатах их изнурительного труда держалось королевство. Закон будто бы защищал индейцев, однако в реальности эксплуатация высасывала из него кровь. От рабства к системе энкомьенда (передаче в «попечение»), затем к налоговой системе и режиму заработной платы – изменения в юридическом статусе коренного населения практически не затрагивали их реальное положение. Корона считала бесчеловечную эксплуатацию аборигенов настолько необходимой, что в 1601 году Филипп III издал указ, запрещающий принудительный труд в шахтах, но одновременно отправил секретные распоряжения продолжать существующий порядок вещей «в случае, если запрет приведет к снижению производства» [46]. В 1616–1619 годах королевский проверяющий и губернатор Хуан де Солорсано исследовал условия труда на ртутных рудниках Уанкавелики. «…Яд проникал в самую сердцевину костей, ослабляя все конечности и вызывая постоянный тремор; рабочие умирали, как правило, через четыре года», – докладывал он Совету по делам Индий[35] и монарху. Однако в 1631 году Филипп IV приказал сохранить ту же систему, а его преемник Карл II спустя некоторое время подтвердил этот указ. Эти ртутные рудники находились в прямом подчинении Короне – в отличие от серебряных, которые находились в руках частных предпринимателей.
За три столетия богатая гора Потоси, согласно данным Джосайи Кондера, унесла жизни восьми миллионов человек. Индейцев насильно отрывали от их сельскохозяйственных общин и перегоняли, вместе с их женщинами и детьми, к горе. Из каждых десяти отправленных на высокогорные равнины семеро не возвращались никогда. Луис Капоче, владевший рудниками и сахарными заводами, писал, что «дороги были так загружены, что казалось, будто в путь двинулось все королевство». В общинах индейцы видели, как «многие женщины вернулись, горюя, без мужей, а многие осиротевшие дети – без отцов», и знали, что на руднике их ждут «1000 смертей и бедствий». Испанцы прочесывали сотни миль в поисках рабочей силы. Многие индейцы умирали по дороге, еще до прибытия в Потоси. Однако больше всего людей погибло из-за ужасных условий труда в шахте. В 1550 году, вскоре после открытия рудника, доминиканский монах Доминго де Санто Томас заявил Совету по делам Индий, что Потоси – это «адская пасть», которая ежегодно поглощает индейцев тысячами и тысячами, и что алчные владельцы рудников обращаются с туземцами «как с бесхозными животными». Монах Родриго де Лоайса позже скажет: «Эти бедные индейцы подобны сардинам в море. Как другие рыбы преследуют сардин, чтобы захватить и съесть их, так и здесь все преследуют несчастных индейцев…» [47]. Вождям общин было предписано заменять умирающих митайо[36] новыми мужчинами в возрасте от 18 до 50 лет. Двор, где индейцев распределяли между владельцами рудников и сахарных плантаций, – гигантская площадка с каменными стенами – сегодня используется рабочими для игры в футбол. Тюрьма для митайо, ныне руины, все еще видна на въезде в Потоси.
В Своде законов Индий содержались указы, предписывающие равенство прав индейцев и испанцев на эксплуатацию рудников и запрещающие нарушать права коренных жителей. Официальной истории – мертвой науке, которая в наше время собирает мертвые труды прошедших времен, – не на что было бы жаловаться, но пока законодательство о труде коренного населения обсуждалось в бесконечной переписке, а талант испанских юристов воплощался в бесчисленных строчках, выведенных чернилами, в Америке закон «принимали, но не исполняли». На самом деле, как писал Луис Капоче, «бедняга индеец – это монета, с помощью которой находят все необходимое, как с золотом и серебром, а зачастую даже лучше». Многие индейцы обращались в суд, пытаясь доказать свое смешанное происхождение, чтобы их не отправляли в рудники и не продавали на рынке.
В конце XVIII века Конколоркорво, в жилах которого текла кровь коренных жителей, отрекался от своего народа: «Мы не отрицаем, что на серебряных и ртутных рудниках погибло значительное число индейцев, но это происходит не от самой работы, а из-за разгульного образа жизни, который они ведут». Свидетельство Капоче, на службе у которого состояло много индейцев, очень показательно в этом отношении. Ледяной холод снаружи чередовался с адской жарой в глубинах шахты. Индейцы спускались в шахты, «и обычно их вытаскивали оттуда мертвыми, с разбитыми головами и ногами; на заводах каждый день происходили травмы». Митайо выбивали породу ломами, а затем поднимали ее на спине по лестницам, при свете свечи. Снаружи они вращали длинные деревянные валы на заводах или выплавляли серебро на огне после того, как измельчали и промывали его.
«Мита» была машиной для убийства индейцев. Ртуть, которую использовали для извлечения серебра методом амальгамирования, отравляла людей не меньше, чем токсичные газы в недрах земли. Отравление ртутью приводило к выпадению волос и зубов, все тело несчастного бесконтрольно тряслось. Пострадавшие, называемые «ртутниками», ползали по улицам, прося милостыню. На склонах богатой горы каждую
