«Надо ли все это вываливать бедной Надежде Сергеевне, которая при слове энергетика всю жизнь представляла себе каскады Бурятской ГЭС и вышки линий электропередач? – озабоченно подумал Иван Петрович, перестав стучать по клавишам компьютера. – Но придется, чтобы какое-то общее представление имела»
Итак. Семья, как табурет, чувствует себя устойчиво только на трех ножках. Даже в таком обрезанном, минимально возможном виде – из троих человек. Уйдет ребенок, взрослые образуют энергосимбиотическую пару. Уже не семья, но все еще довольно устойчивое образование. Но когда остается кто-нибудь один…. Паша инстинктивно правильно определил суть возникших разногласий – «боится остаться одна». Когда сын включается в другую энергосистему, мать садится на питание личного слабеющего аккумулятора. Если, конечно, чувство самосохранения не заставит искать себе пару.
Разумеется, все эти рассуждения пока только механического порядка. Добавим сюда эмоции, сложившиеся привычки, всю психологическую надстройку. Получим взрыв, бурю. Страшная и безжалостная эта сила – слепая материнская любовь! Едва наметился отход, следует первая травма, еще незначительная. Сильнее крен в сторону, сильнее удар – и вот «наказанная» в больнице. Как там она говорила? «Помирились мы с ним, когда он получил вторую травму… Я тогда с ним две ночи сидела, мы о многом говорили, и мне показалось, что он ко мне вернулся. Но… едва выздоровел…»
В этом все и дело. Пусть калека, но мой.
Отсюда Шмыга плавно перешел к выводам, главный из которых звучал так: «Отпустите его, всей душой и всем сердцем. Пожелайте ему удачи в пути. Легкой дороги желать не стоит – легких дорог нет». Иначе незамедлительный и жесткий последует ответный удар. Система ведь пока замкнута, и энергия циркулирует по кругу!
Рекомендации клиенту Иван Петрович писал в модном стиле тогда популярных, так называемых эзотерических брошюр. Бесчисленное множество авторов пересказывали библейские истины, обрывки ведических учений, какие-то общие места из духовных практик Востока на псевдонаучном языке – проводимость, экстраполяция, силовые линии… Изголодавшее в годы атеистического террора население постсоветских республик, в особенности техническая интеллигенция, с жадностью вкушало плоды таинственных наук о жизни и ее тайнах…
Это не значило, что Иван Петрович Шмыга, директор нижневолжского филиала Российского АНС не владел другим способом изложения. Он мог и просто сказать: «И какой мерой судите, такой мерой и судимы будете. И воздастся вам…» Причем воздастся не где-то в далеком, как кажется большинству из нас, миру, а тут же, сейчас, здесь – вот на этом перекрестке вы плюнули в человека, а на следующем получили ответный плевок.
Или, скажем, выразиться в русле традиционной психологии.
«Да-с, уважаемая Надежда Сергеевна, налицо конфликт сознания с подсознанием. Где-то там, в темной глубине подсознательного, как ни парадоксально, мы, бывает, желаем зло даже своему любимому чаду, если оно, подсознание, только в этом видит способ избежать расставания с любимым сыном, и тем самым избавить вас от мучений, связанных с отрицательными переживаниями. Но сознанию кажется чудовищным желание вреда своему ребенку, и вы противитесь этому, и хотите наказать саму себя за то зло, которое неосознанно пытаетесь причинить ему. Отсюда и роковая невнимательность, та, что заставила вас принять не те таблетки».
Неважно как, главное, чтобы дошло.
Отчеты Сибиреву выглядели иначе. Красивый образ горящего от перенапряжения радиоприемника на него не подействует. Старый сыщик требовал только одно построение: предположение – факт.
Первая встреча Павла и Алины произошла двадцать второго июня. Первая травма второго июля. Примирение матери с сыном. Знакомство Алины и ее будущей свекрови тридцатого июля. Вновь разлад. Шестнадцатого июля вторая травма. Обострение конфликта, и двадцать шестого июля происшествие на Моховой. А двадцать девятого Бурцева подвергается обратному удару – случайное отравление таблетками, и… оказывается в реанимации токсикологического центра.
Да, если бы не эти отчеты, похожие на обвинительные прокурорские заключения старого образца, работа в агентстве была бы не пыльной и даже приятной.
Иван Петрович отправил файл на печать, и приподнялся, сделав несколько физкультурных движений. Половые доски рассохшегося пола заскрипели, и ветхий шкаф в углу выдал тяжелое непередаваемое «м-м-м», как человек, которому сотый раз наступили на любимую мозоль.
«Мне остается получить со старушки девятьсот рублей. И надо бы выбить хотя бы рублей пятьсот компенсации за сегодняшнюю ночь».
Ночь была ужасной. Немного забывшись перед рассветом, он в шесть часов утра собрался и вышел. Сумку с вещами оставил до вечера, чтобы его уход не походил на бегство нашкодившего кота. Хм, почему нашкодившего? Что он сделал с чужой невестой? Да ничего! Хотя надо было приструнить ее.… Но за что? Невинная девочка, дитя, можно сказать, вела себя, как подросток, не осознавая созревшей могущественной сексуальности. Это он со своим грязным испорченным воображением представлял себе бог знает что!
С Алиной вновь совершилось удивительно превращение. Теперь, когда он был от нее на безопасном расстоянии, эта девчонка перестала его волновать. Даже имя у нее какое-то дурацкое, сладкое, приторное, карамельное – Алина. Ночь, изголодавшийся мужик, серая невзрачная мышка – в принципе понятно.
Иван Петрович со стыдом вспомнил тот дурман, который охватил его, когда она, почти обнаженная, в этом несущественном халатике, задравшемся поверх трусиков, стояла перед ним, наступив коленом на кровать и расправляя простыни.
Запустил он свои интимные дела. Надо найти девушку, да похаживать изредка к ней. Мать-природа свое напомнит, и в самый неподходящий момент…
Ничего, вот получит денежки, купит новые летние туфли на толстой подошве. Черные, из мягкой податливо гнущейся натуральной кожи, долларов этак за пятьдесят. Не на рынке у хитроглазых армян, всегда норовящих подсунуть дешевку, а в нормальном бутике с молоденькими продавщицами, стремящимися предупредить каждое твое желание. Сразу взять приличное средство для чистки обуви, и тогда держаться на ноге будут года три-четыре как новенькие. И разнообразит свой досуг. Не все же вечера проводить с Толичем «у Бахуса».
Тренькнул телефон, Шмыга тут же подхватил трубку.
– Привет, Толич. Долго жить будешь, только что тебя вспоминал.
– Сколько проживу – все мое. Нашел!
– Кого на этот раз?
– Девочку в красном.
– Какую девочку?
– Помнишь, водитель с Моховой утверждал, что свернул, потому что увидел ребенка на заднем сидении «девятки»?
– Ну, был у него такой глюк…
– Петрович, это не глюк, я нашел эту девочку в красном. Хочешь, подъезжай. Мне как раз из СИЗО доставили Баруздина, водителя.
– Да в принципе… – заколебался Шмыга. Дело ведь почти завершено. И, честно говоря, его теперь больше занимал тот неприкаянный, который по ночам шастал в Гордеевку, пугая бедную тетку, и так едва пережившую тяжелую утрату. – Ладно, мне еще к Семенычу зайти надо, на его железку из сточного колодца посмотреть. Да, кстати… сегодня гуляем до потери человеческого облика.
– То есть, до зеленых соплей и поросячьего визга? – деловито уточнил Зосимов.
– Именно. Гонорар получу. Солидный.
– Давай. Мне тоже есть за что выпить.
Шмыга озабоченно посмотрел на часы. «Одиннадцатый час. Двадцать минут туда, там минут сорок. Затем к Бурцевой, отдам рекомендации, возьму денежки…»
В кабинете Зосимова было задымлено и многолюдно, впрочем, как и в любом другом следовательском кабинете городской прокуратуры. У окна сидела хрупкая опрятно одетая женщина в черной косынке, завязанной под подбородком и, положив себе на колени стопку коричневых скоросшивателей с уголовным делом, читала, смахивая платочком невидимые слезы. Две молоденькие практикантки сидели на корточках в углу и паковали всякую рванину, куски стекол с бурым налетом крови, паркетины, какие-то коробки в грязные пластиковые пакеты, заклеивая ярлыками «Изъято в ….»
Сам Толич сидел за столом у компьютера, спиной к входной двери, и с такой силой бил по клавишам, точно перед ним была его старая проржавевшая печатная машинка. Стукнув несколько раз, он тут же вскидывал голову, уставляясь пристально в экран, как будто без этого взгляда буквы не добрались бы до монитора, разбежавшись в недрах системного блока. В уголке крепко сжатого рта торчал сигаретный, неизвестно когда потухший окурок.
– Минуту, – сказал он и приподнялся, чтобы ответить на крепкое рукопожатие Шмыги. – Справочку Тамаре оформлю.
– Все то же? – кивнул на вещдоки детектив, аккуратно присаживаясь на край стола – самое чистое место в кабинете.
