серьёзной завистью выдавил из себя Александр Владимирович, когда мы выезжали из города. Теперь ему хватит впечатлений, чтобы разглагольствовать о прошедшем мероприятии ещё очень долгое время: кто присутствовал, где сидел, что делал, с кем общался и прочее. – А мы вынуждены три часа трястись в автобусе голодными, а потом ещё бог знает как добираться домой. Да что мы в самом деле, никчёмное быдло, что ли?! С людьми так нельзя».
Но мне было совершенно всё равно, я даже радовался, что нас сразу же без обедов и прочих проволочек отправили обратно, быстрее вернёмся домой, и те сомнительные удовольствия, на которые льстился, на которые рассчитывал Александр Владимирович, мне казались неинтересными, не имеющими ни малейшей ценности. В тот момент я даже ощутил нравственное превосходство над этой самовлюблённой крысой с её мелочными амбициями, и, прощаясь с ним по возвращении, откровенно смотрел на этот призрак собственного будущего сверху вниз.
Как уже говорил, домой из областного центра меня вёз отец, однако попал я туда гораздо позже, чем хотелось, глубоким вечером, когда стемнело и мои силы были на исходе, так что я не сделал ничего из запланированного, проведя его остаток в кресле перед телевизором. Мать меня, конечно, поругала за оставленные в гостинице дорогие её сердцу пластиковые контейнеры, но в целом согласилась, что везти еду обратно не имело никакого смысла, а рассказ о роскоши тамошнего дома правительства окончательно её успокоил.
На следующий день более всех удивила начальница, вызвавшая к себе в кабинет и спросившая меня, как всё прошло. Я принялся бессвязно рассказывать о том, что было на мероприятии, привирая там, где ничего не запомнил. Она же слушала-слушала, а потом прервала, сказав: «Не обосрался и ладно. Молодец, иди работай».
Странным она была человеком, и я никогда бы не подумал, что мы с ней можем оказаться в похожей ситуации, имею в виду смертельную болезнь. Теперь я знаю, кем она являлась в жизни (узнал постепенно, по отрывочным сведениям, но целостная картина всё-таки сложилась, а вернее, нечему там было складываться), что у нас имелось гораздо больше общего, чем я мог бы признать даже на смертном одре. И, скорее всего, это общее не только у меня с ней, но и у всех никчёмных людишек на задворках Вселенной и, тем более, в её центре. Те и вовсе живут в постоянном мелочном страхе не только за собственную жизнь, благополучие, каждую мелочь, подчёркивающую их исключительный статус среди точно таких же исключительностей, но и боятся хоть раз ошибиться в суждениях, поскольку обязательно будут наказаны всеобщим презрением, и, если вдруг ошибаются, начинают с маниакальным упорством переиначивать весь мир, чтобы он соответствовал их нелепым фантазиям, после чего, как правило, гибнут под его слепым напором то ли в бункере в центре Берлина, то ли на мосту посреди Москвы. Власть делает сумасшедшим того, кто всерьёз полагает, что обладает ею. Правда, нам, простым людям, такой эффектный конец не грозит, мы дохнем тихо и безвестно (даже обидно), поскольку наша правда, как и наша ложь, настолько ничтожны, что не вызывают ни у кого никаких глубоких эмоций, в том числе и у нас самих. Интересный факт, даже ближним мы, в сущности, безразличны, безразличны наши мысли, чувства, переживания, всё то, что при жизни мы так активно пытаемся навязать окружающим, и именно постольку, поскольку те самые «ближние» заполнены ровно таким же, принципиально ничем от нашего не отличимым душевным мусором, который будто на свалке, которую можно назвать «историей», лишь утолщается и утолщается сменяющими друг друга бесполезными поколениями.
IX
Честно признаюсь, вообще-то я и не хотел знать, кем являлась Валентина Сергеевна в жизни, мне она была вполне безразлична, а в качестве начальника так и вовсе антипатична, поэтому её смерть не вызвала у меня никаких чувств, кроме, возможно, небольшого злорадства, будто скончался пусть и не мой злейший враг, но уж точно неприятный человек. Однако сведения о её существовании вне работы начали просачиваться ко мне даже тогда, когда с ней ещё было всё в порядке, и вполне естественным образом. Мои коллеги по неизбывной холопской традиции, желая выслужиться перед начальством, собирали деньги на подарки к определённым датам, и не только на её собственный день рождения и государственные праздники, но и на день рождения её единственной дочери, вручая их получательнице с произнесением пространной речи, как правило, начинающейся: «А мы знаем, что у вас…» Стоя в толпе подхалимов, я волей-неволей выслушивал очередную бесполезную информацию о доме, приусадебном участке одариваемой, обстановке её комнат, желаниях, высказанных или предполагающихся, и ещё чёрт знает о чём, и видел, как она радуется очередной бесполезной чепухе, стоившей мне 200, 300, а то и все 500 рублей. Сначала я полагал, что Валентина Сергеевна лицемерит напропалую, принимая подарки с благодарностью, и ей уже некуда ставить всю эту ненужную дребедень, но однажды в один из таких дней я зашёл к ней в кабинет спустя некоторое время после очередного подношения по срочному делу, несколько мгновений она меня не замечала, и увидел, как эта женщина, самозабвенно улыбаясь, любовалась стоящей перед ней гипсовой статуэткой, время от времени поворачивая оную, дабы лучше её рассмотреть. Ей действительно нравились эти подарки! После данной сцены я стал уважать её ещё меньше, хоть, в сущности, она всего лишь продемонстрировала обыкновенную бабью мелочность, однако для меня оказалось неожиданностью увидеть оную в такой, как мне тогда казалось, бесчувственной даме.
Спустя же некоторое время с момента её кончины поток информации о жизни данной особы существенно вырос, стали всплывать хоть и отрывочные, но глубоко личные подробности, и целостная картина складывалась без труда. Я точно помню, когда начался переход от невинных пересудов к жестоким сплетням. Тогда она была ещё жива. На дворе стоял май месяц, Валентина Сергеевна отсутствовала уже три недели, что было на неё совсем не похоже, обычно она брала отпуск не более, чем на две, а её заместитель, как я уже отмечал, не радевший о своевременном ведении дел в управлении, на этот раз являлся на работу строго в 9.00, а то и раньше, иногда засиживался допоздна, что случалось с ним только тогда, когда начальница навешивала на него множество поручений. Утром в понедельник мой сосед по кабинету, такая же амбициозная бездарь, как и я, стоило мне только появиться в дверях и отметить необычно раннее его присутствие на работе, тут же выпалил мне новость: «А Валентину Сергеевну видели лысой в областном онкоцентре!» – и полились подробности о том, как знакомая знакомой его матери (а он так же,
