восстанут здесь и сейчас, а он – новый мессия, покуда сержант не загнал безумца в угол и не прикончил одним точным ударом штыка, чтобы не осложнять ему судьбу военно-полевым судом и казнью.
В воскресенье вечером Шарп встретился с Хоганом. Майор был занят по горло. Начальник инженерной службы полковник Флетчер из-за раны не покидал палатки, и почти все его обязанности легли на Хогана. Ирландец был мрачен.
– Дождь нас победит, Ричард.
Шарп промолчал. Дух армии был сломлен водой; солдаты хотели сражаться, слышать, как их пушки палят по французам, но пушки, как и вся армия, увязли в грязи.
Хоган взглянул в холодную, промозглую ночь:
– Если только он не перестанет.
– А если не перестанет?
– Тогда мы отступимся. Мы проиграли.
Снаружи хлестал ливень, вода потоком лилась с козырька палатки, и Шарпу казалось, что капли выбивают барабанную дробь поражения. Немыслимого поражения.
Глава 17
Во вторник после обеда дождь перестал.
Внезапно сквозь рваные облака проглянуло чистое небо, и армия, словно чудом спасшийся из трясины зверь, с удвоенной энергией набросилась на траншеи.
В тот же вечер артиллерию втащили на холм. Грязь по-прежнему была почти непролазная, но пушки тянули канатами, подкладывали под непослушные колеса фашины и с воодушевлением, вызванным просветом в дожде, тяжелые двадцатичетырехфунтовки вкатили в свежеотрытые окопы.
Поутру, на ясной-преясной заре, британский лагерь огласили крики «ура!». Первый выстрел дан, мы отстреливаемся! Двадцать восемь осадных пушек стояли на позициях, укрытые турами; саперы руководили канонирами, чтобы чугунные ядра били в основание форта Тринидад. Французы стреляли по британским орудиям, и вся долина над серой гладью разлившегося Ривильяса покрылась дымом, клубящимся маревом, сквозь которое проносились ядра.
В конце первого дня, когда вечерний ветерок унес дымку на юг, в каменной кладке бастиона появилась дыра. Не столько дыра, сколько выщербина, будто от сломанного зуба, окруженная царапинами поменьше. Шарп посмотрел на брешь в подзорную трубу майора Форреста и невесело хохотнул:
– Еще три месяца, сэр, и нас, может быть, заметят.
Форрест промолчал. Его пугало настроение Шарпа, подавленность, вызванная длительным бездельем. Стрелку почти ничего не приходилось делать. Уиндем, судя по всему, раздумал инспектировать женщин, мулы паслись на лугу, и время тянулось нескончаемо. Форрест поговорил с Уиндемом, но полковник только покачал головой:
– Мы все маемся от скуки, Форрест. Штурм это вылечит.
Затем полковник увел своих гончих на охоту, а с ними и половину батальонных офицеров.
Форрест безуспешно пытался ободрить Шарпа.
– Как сержант Харпер?
– Рядовой Харпер поправляется, сэр. Дня через три-четыре будет в строю.
Форрест вздохнул:
– Никак не привыкну называть его рядовым. Что-то тут неправильно. – Он покраснел. – Кажется, я наступил вам на мозоль.
Шарп рассмеялся:
– Нет, сэр. Я потихоньку привыкаю быть лейтенантом. – Он говорил неправду, но надо было успокоить Форреста. – Вам удобно, сэр?
– Очень. Превосходный обзор.
Они смотрели на долину и на город, ожидая атаки, которая должна была начаться сразу, как стемнеет. Половина армии засела на холме – в траншее или на новых, незаконченных артиллерийских позициях, и французам уже следовало понять: что-то затевается. Что именно, гадать не приходилось. Британские пушки били по форту Тринидад с расстояния в полмили – слишком издалека; требовалось сократить дистанцию вдвое. Это означало, что придется копать вторую параллель, на самом берегу озера, там, где французы выстроили форт Пикурина. Сегодня предстояло штурмовать форт. Шарп мечтал, что пошлют 4-ю дивизию, его собственную, но вместо этого во тьму готовились бежать 3-я и Стрелковая дивизии, а Шарп оставался зрителем.
Форрест взглянул вниз:
– Это будет несложно.
– Да, сэр.
Несложно, однако только до середины сражения. Форт Пикурина был выстроен почти что для близиру: клин, повернутый острым углом к британцам и способный лишь замедлить их продвижение. Были там и ров, и низкая каменная стена, по которой проходил частокол с бойницами для ружей; расстояние же от города до форта не позволяло артиллеристам с крепостных стен обстреливать штурмующих картечью. Форт падет, но останется озеро, образованное запруженным Ривильясом. Оно мешает подойти к городу напрямик. Если не спустить воду, придется наступать с юга, по узкому бережку под южной стеной, мимо мощного форта Пардалерас, и все это время десятки французских пушек будут бить картечью.
Шарп снова взял у Форреста трубу, навел на дамбу. Для временного сооружения та была выстроена на редкость добротно: виднелась огражденная перилами каменная дорога по верху плотины, к форту, охраняющему дамбу, гораздо более основательному, чем Пикурина. И форт, и дамба – прямо под городскими стенами. Из форта Сан-Педро дорога простреливается ружейным огнем.
Форрест проследил за взглядом Шарпа:
– О чем вы думаете?
– Непросто будет взорвать плотину, сэр.
– Считаете, мы собираемся взрывать плотину?
Шарп знал от Хогана, что намечается атака, но пожал плечами:
– Мне знать не положено, сэр.
Форрест заговорщицки огляделся:
– Никому не говорите, Шарп, но мы собираемся ее взорвать!
– Мы, сэр? – встрепенулся Шарп. – Наш батальон, сэр?
– Я говорю неофициально, совершенно неофициально. – Форресту было приятно, что Шарп оживился. – Полковник предложил наши услуги. Он беседовал с командиром дивизии. Может быть, этими счастливчиками окажемся мы!
– Когда, сэр?
– Не знаю, Шарп! Мне такого не говорят. Смотрите! Занавес поднимается!
Майор указал на первую батарею. Из амбразуры убрали последний тур, и молчавшая до сих пор пушка разразилась пламенем и дымом. Канонир взял слишком низко: ядро ударилось в землю, не долетев до Пикурины, пропахало борозду, отскочило и с плеском упало в озеро. Улюлюканье французов в маленьком форте было слышно за четыреста ярдов.
Артиллеристы повернули винт под казенной частью пушки, подняли дуло на полдюйма. Банник с шипением вошел в ствол. Амбразуру закрыли в ожидании неизбежного выстрела с неприятельской стороны. В канал ствола заложили картузы с порохом, утрамбовали прибойником, сверху забили ядро. Сержант наклонился над запальным отверстием, длинной иглой проколол картуз и вставил запальную трубку с тонким порохом. Подняв руки, офицер выкрикнул команду; из амбразуры вынули тур. Обслуга пригнулась, закрыла уши ладонями. Сержант коснулся трубки тлеющим фитилем, вставленным в зажим пальника, и пушка откатилась назад по наклонной деревянной платформе. Ядро ударило в частокол, проломило бревна, на защитников форта смертоносным дождем посыпались щепки от непросохшего дерева. Теперь был черед британцев кричать «ура!».
Форрест глядел на форт в подзорную трубу.
– Бедолаги. – Покачав головой, он повернулся к Шарпу. – Не очень-то им там сладко.
Шарпу хотелось смеяться.
– Да уж, сэр.
– Знаю, о чем вы думаете. Что я слишком жалею врагов. Наверное, вы правы, но я поневоле представляю среди них своего сына.
– Я слышал, ваш сын – гравер, сэр.
– Да, да, Шарп, но
