Шарп попробовал убедить полковника, что ложная атака ни к чему, достаточно действий одной роты, но тот покачал головой. Ему хотелось повести батальон на штурм, он с нетерпением ждал ночи и не принял сомнения Шарпа всерьез.
– Разумеется, рота подойдет вовремя!
Причин сомневаться вроде бы не было. Путь предстоял недлинный. В темноте пехотинцы и саперы выйдут из первой параллели и направятся к северу, к реке. Достигнув Гвадианы, повернут налево и двинутся по тропе к Ривильясу, к городским стенам. Лица они зачернят сажей, оружие обмотают тряпьем, бесшумно спустятся к ручью и повернут налево. Самым трудным будет именно этот отрезок пути: вверх по Ривильясу к дамбе. Сто пятьдесят ярдов на расстоянии слышимости от городской стены, прежде чем отряд окажется между бастионом Сан-Педро и дамбовым фортом. Расстояние небольшое, времени довольно, однако необходимость идти бесшумно замедлит продвижение.
Хоган теребил крышку часов. Это он убедил Веллингтона взорвать дамбу, однако Уиндем внес в план инженера свои добавления. Хоган убрал часы, достал табакерку, натянул на лицо улыбку:
– Зато все остальное идет отлично!
Вторую параллель отрыли. Она протянулась гораздо ближе к стенам Бадахоса; теперь под ее прикрытием копали новые артиллерийские позиции, которые позволят приблизить осадные орудия на четыреста ярдов к юго-восточному углу; там, в бастионе Тринидад, щербина уже превратилась в дыру, в которой виднелась разрушенная каменная кладка. Ночами французы заделывали повреждения, а британцы продолжали обстрел в надежде убить каменщиков. Пушки стреляли сутки напролет.
В сумерках Шарп проводил свою бывшую роту. Харпер, утверждавший, что спина зарастает, был уже в строю. Хейксвилл выстроил солдат. Он сумел втереться в доверие к капитану Раймеру, угадывал его желания, льстил, освобождал от неприятной обязанности поддерживать дисциплину. Сержант успешно разыгрывал надежного помощника, незаменимого, расторопного, и под этой маской праздновал победу над ротой. Он сеял между солдатами рознь, подозрительность, а Шарп не мог вмешаться.
Роту перед выходом инспектировал полковник Уиндем. Он остановился напротив Патрика Харпера, указал на семистволку, висевшую у ирландца на спине:
– Это что?
– Семиствольное ружье, сэр.
– Положено по уставу?
– Нет, сэр.
– Тогда сдайте его.
Хейксвилл выступил вперед, лицо его скривилось в усмешке.
– Рядовой, сдайте ружье!
Ружье подарил Харперу Шарп, но сейчас ирландец ничего поделать не мог. Он медленно снял семистволку с плеча, Хейксвилл тут же вырвал ее из рук, положил себе на плечо и обратился к полковнику:
– Наказание, сэр?
Уиндем удивился:
– Наказание?
– За ношение неуставного оружия, сэр?
Уиндем покачал головой. Он уже наказал Харпера.
– Нет, сержант, нет!
– Так точно, сэр! – Хейксвилл почесал шрам и двинулся вслед за Уиндемом и Раймером вдоль шеренги.
После смотра, когда полковник разрешил роте стоять вольно, Хейксвилл снял кивер и уставился в замасленное нутро. Губы сложились в странную улыбку. Шарп удивился. Он нашел лейтенанта Прайса – тот был бледен, несмотря на кирпичный загар, – и кивнул в сторону сержанта:
– Что делает этот тип?
– Бог его знает, сэр. – Для Прайса Шарп по-прежнему оставался капитаном. – Он теперь все время так: снимет кивер, заглянет внутрь, улыбнется и снова наденет. Свихнулся, сэр.
– Снимает кивер? И глядит внутрь?
– Верно, сэр. Ему место в сумасшедшем доме, сэр, не здесь. – Прайс ухмыльнулся. – Впрочем, может, армия и есть сумасшедший дом, сэр.
Шарп собрался потребовать у Хейксвилла семистволку, когда Уиндем, уже севший в седло, скомандовал роте «смирно». Хейксвилл надел кивер, щелкнул каблуками, уставился на полковника. Уиндем пожелал роте удачи, напомнил, что необходимо охранять саперов, в случае если вылазку обнаружат, а если все пойдет гладко, не делать ничего.
– Вперед! Ни пуха ни пера!
Рота спустилась в траншею. Хейксвилл так и ушел с семистволкой, и Шарп пожалел, что остается. Он знал, как необходимо Хогану взорвать плотину, насколько легче будет идти на штурм, если удастся спустить воду из озера.
Когда часы на соборе пробили половину одиннадцатого, он вместе с Уиндемом и девятью оставшимися ротами выбрался из параллели на темную траву. Уиндем нервничал:
– Они должны быть почти у места.
– Да, сэр.
Уиндем вытащил шпагу, передумал, вложил обратно в ножны. Обернулся к Коллету:
– Джек?
– Сэр?
– Готовы?
– Да, сэр.
– Вперед. Ждите, пока пробьют часы!
Коллет ушел во тьму. Майор вел в сторону города, к форту, четыре роты и должен был, едва часы пробьют одиннадцать, открыть огонь, чтобы французы подумали, будто началась атака. Другие роты оставались с Уиндемом в резерве. Шарп знал: полковник надеется, что ложная атака выявит слабости форта и перерастет в настоящую. Полковник уже воображал, как ведет Южный Эссекский через ров, на стену, внутрь укрепления.
Шарп гадал, что делает сейчас его рота. Во всяком случае, не слышно ни выстрелов с крепости, ни криков из форта над дамбой – значит роту пока не заметили. У стрелка было неспокойно на сердце. Если все пойдет, как рассчитывает Уиндем, плотина взлетит на воздух в несколько минут двенадцатого, но что-то настраивало Шарпа на мрачный лад. Он подумал о Терезе, об Антонии – не разбудит ли взрыв ребенка. Его ребенка. Шарпу с трудом верилось, что у него дочь.
– Уже должны были заложить порох, Шарп!
– Да, сэр.
Шарп слушал вполуха, понимая, что Уиндем говорит с единственной целью – скрыть свое волнение. Заложен порох или нет, не узнать никак. Шарп пытался представить себе саперов: вот они ползут с бочонками на спине, словно контрабандисты, по руслу к дамбе…
Его отвлек Уиндем:
– Считайте ружейные вспышки, Шарп!
– Да, сэр.
Ну конечно: полковник надеется, что форт охраняют слабо и Южный Эссекский возьмет укрепление одной своей численностью. Шарп понимал, что надежда эта тщетна.
Слева, в полумиле выше по холму, ударили осадные пушки, каждая вспышка озарила клубящийся над озером дым. С крепости ответили, целя в дульные вспышки. Впрочем, в последние два дня неприятель стрелял значительно реже. Французы берегли порох и ядра для новых батарей второй параллели.
– Теперь недолго, – буркнул полковник под нос, потом громче: – Майор Форрест!
– Сэр? – Инженер выступил из темноты.
– Все в порядке, Форрест?
– Да, сэр. – Форрест, как и Шарп, оказался не у дел.
Далеко на севере защелкали ружья. Уиндем резко обернулся:
– Думаю, не наши.
Стреляла явно не рота легкой пехоты – гораздо севернее, за рекой, 5-я дивизия обстреливала французские форты. Уиндем успокоился:
– Должно быть, уже скоро, джентльмены.
Из тьмы впереди донесся окрик. Три офицера замерли, прислушались, окрик повторился: «Qui vive?»[13] Кричали из форта. Полковник с шумом втянул воздух.
– Qui vive? – И громче: – Gardez-vous![14]
Ружейная вспышка из форта.
– Черт! – выговорил Уиндем. – Черт, черт, черт!
В форте кричали громче, на много голосов. Зажегся огонек, разгорелся, блеснули языки
