хочешь. Тут достаточно места, хотя мне приходится сидеть посередине, иначе лодка будет крениться набок, – ответил Лори, как будто ему понравилось новое расположение.
Чувствуя, что она не очень-то исправила ситуацию, Эми заняла предложенную ей Лори треть сиденья, откинула волосы с лица и взялась за весло. Грести она умела хорошо, как и многое другое, и хотя она налегала на весло обеими руками, а Лори грёб только одной, вёсла двигались в такт, и лодка плавно скользила по воде.
– Хорошо у нас получается, правда? – спросила Эми, которая в этот момент не могла вынести молчания.
– Так хорошо, что я хотел бы, чтобы мы всегда плыли в одной лодке. Ты выйдешь за меня, Эми? – очень нежно спросил Лори.
– Я согласна, Лори, – прозвучал очень тихий ответ.
Затем они оба перестали грести и неосознанно дополнили отражение видов, расплывающихся в воде озера, красивой сценой человеческой любви и счастья.
Глава 19
Совсем одна
Легко давать обещания о самопожертвовании, когда ты сам поглощён другой личностью, а сердце и душа очищаются хорошим примером. Но когда поддерживающий голос умолк, ежедневно преподносимый урок закончился, присутствие дорогого существа ушло и не осталось ничего, кроме одиночества и горя, Джо обнаружила, что ей очень трудно сдержать своё обещание Бет. Как она могла «утешить отца и мать», когда её собственное сердце болело от непрекращающейся тоски по сестре, как она могла «сделать дом весёлым», если весь его свет, тепло и красота, казалось, ушли вместе с Бет, покинувшей старый дом ради нового, и где во всём мире она могла «найти себе какое-нибудь полезное, счастливое дело», чтобы заменить верное служение, которое было бы само по себе наградой? Она слепо и безнадёжно пыталась выполнить свой долг, втайне постоянно противясь ему, потому что ей казалось несправедливым, что её немногочисленные радости уменьшаются, бремя делается тяжелее, а жизнь становится всё труднее и труднее, несмотря на то что она трудится не покладая рук. Некоторым людям, казалось, выпадает весь солнечный свет, а другим достаётся лишь тень. Это было несправедливо, потому что она больше, чем Эми, старалась стать лучше, но так и не получила никакой награды, только разочарование, горе и тяжёлую работу.
Бедная Джо, для неё это были мрачные дни, ибо что-то похожее на отчаяние охватило её, когда она подумала о том, чтобы провести всю свою жизнь в этом тихом доме, посвящая себя однообразным заботам, нескольким маленьким удовольствиям и долгу, который, казалось, никогда не станет легче выполнять.
«Я не могу сдержать слово. Я никогда не была предназначена для такой жизни, и я знаю, что убегу и сделаю что-нибудь отчаянное, если кто-нибудь не придёт мне на помощь», – сказала она себе, когда её первые усилия пошли прахом и она впала в угрюмое, печальное состояние, которое часто наступает, когда человек сильной воли вынужден уступить неизбежному.
Но кто-то действительно помог ей, хотя Джо не сразу узнала своих добрых ангелов, потому что они явились ей в виде знакомых людей, волшебство же их было простым и лучше всего подходившим бедной человеческой природе. Она часто просыпалась по ночам, думая, что Бет зовёт её, и когда вид маленькой пустой кровати заставлял её плакать и горько взывать в непокорной печали: «О, Бет, вернись! Вернись!» – она с тоской протягивала свои руки в пустоту не напрасно. Ибо, так же быстро услышав её рыдания, как однажды до неё дошёл едва слышный голос её сестры, мать пришла, чтобы утешить её не только словами, но и терпеливой нежностью, которая успокаивает прикосновением, слезами – немым напоминанием о бо́льшем горе, чем у Джо, и прерывистым шёпотом, более красноречивым, чем мольбы, потому что полное надежды смирение шло рука об руку с естественной печалью. Священные мгновения, когда сердце говорило с сердцем в ночной тишине, превращая скорбь в благословение, утоляющее горе и укрепляющее любовь. Почувствовав это, Джо представила, что ей легче нести своё бремя, долг становится приятнее, а жизнь – более сносной, если смотреть на неё из безопасного укрытия материнских объятий.
Когда больное сердце немного утешилось, беспокойный ум тоже обрёл помощь, ибо однажды она зашла в кабинет отца и, склонившись над милой седой головой, поднявшейся от бумаг, чтобы поприветствовать её со спокойной улыбкой, Джо очень скромно сказала: «Папа, поговори со мной, как ты разговаривал с Бет. Мне это нужно сейчас больше, чем ей, потому что я делаю всё не так».
«Моя дорогая, ничто не сможет меня так утешить, как этот разговор», – ответил он с дрожью в голосе и обнял дочь обеими руками, как будто он тоже нуждался в помощи и не боялся просить о ней.
Затем, сев в маленькое кресло Бет рядом с ним, Джо рассказала о своих бедах, о возмущённой скорби утраты, о бесплодных усилиях, которые обескураживали её, о недостатке веры, из-за чего жизнь казалась такой мрачной, и о том печальном замешательстве, которое мы обычно называем отчаянием. Она полностью ему доверилась, он оказал необходимую ей поддержку, и они оба нашли в этом утешение. Ибо пришло время, когда они могли разговаривать друг с другом не только как отец и дочь, но и как мужчина и женщина, способные с радостью быть полезными друг для друга со взаимным сочувствием и любовью. Счастливые, познавательные часы, проведённые там, в старом кабинете, который Джо называла «церковью одного адепта», откуда она вышла с обретённым мужеством, восстановленной бодростью и более смиренным духом. Ибо родители, научившие одно своё дитя, как бесстрашно встретить смерть, теперь пытались научить другое – принять жизнь без уныния или недоверия и использовать доступные прекрасные возможности с благодарностью и энергией.
И другая помощь пришла к Джо – со стороны скромных, полезных обязанностей и удовольствий, чью благотворную роль в её спасении нельзя отрицать и которые она постепенно научилась замечать и ценить. Мётлы и кухонные полотенца уже не казались Джо такими отвратительными, какими были когда-то, потому что всем этим заведовала Бет, и что-то от её домовитого духа словно сохранилось в маленькой швабре или старой щётке, которые так и не выбросили. Пользуясь ими, Джо поймала себя на том, что напевает песни, которые раньше напевала сестра, подражая аккуратности Бет и нанося то тут, то там небольшие штрихи, поддерживающие свежесть и уют, что стало первым шагом к тому, чтобы сделать дом счастливым, хотя она и не догадывалась об этом, пока Ханна ей не сказала, одобрительно пожимая руку:
– Чуткая вы малютка, удумали не дать нам соскучиться по нашей-то дорогой овечке. Мы мало говорим, да всё видим, и Господь вас вознаградит за это, увидите, уж Он вознаградит.
Когда они вместе сидели за шитьём у Мэг, Джо заметила, насколько лучше стала её сестра, насколько красиво она стала говорить, как много она знала о добрых женских порывах, мыслях и чувствах, как она была счастлива с мужем и детьми и как много они все делали друг для друга.
– Брак всё-таки прекрасная вещь. Интересно, расцвела бы я хотя бы наполовину так, как ты, если бы тоже попробовала? Уж я-то всегда считала, что да, – сказала Джо, сооружая воздушного змея для Деми в перевёрнутой вверх дном детской.
– Это как раз то, что тебе нужно, чтобы раскрыть нежную женственную сторону твоей натуры, Джо. Ты похожа на плод каштана – колючая снаружи, но шелковисто-мягкая внутри, и у тебя прекрасное ядро, если до него добраться. Любовь однажды заставит тебя показать своё сердце, и тогда грубая оболочка спадёт.
– Плоды каштанов раскрываются от мороза, мэм, и требуется хорошая встряска, чтобы они упали с дерева на землю. Мальчишки обожают собирать каштаны, а мне не хочется, чтобы они засунули меня в мешок, – ответила Джо, склеивая воздушного змея, которого никогда не унесёт ни один порыв ветра, потому что Дейзи привязала себя к нему вместо хвоста.
Мэг рассмеялась, с радостью увидев слабый проблеск прежнего духа Джо, но она считала своим долгом отстаивать своё мнение с помощью всех доводов из своего арсенала, и сестринские беседы не пропали даром, тем более что двумя самыми действенными аргументами Мэг были дети, которых нежно любила
