Марта распахнула шкап. Глядя на свои платья, девушка рассеянно отозвалась: «Может быть.
Костюм мой уже в зале…»
-Какой костюм? - недоуменно спросила Салли.
-Джульетты, - рассмеялась дочь. «Я играю отрывок - сцена с Ромео на балконе. Я тебе говорила, я
в Нью-Йорке тоже выступаю. На благотворительных вечерах, для цветных».
Салли прибрала на столе. Сложив исписанные листы в стопку, женщина осторожно кашлянула:
«Тебе ведь уже двадцать пять, милая…»
Марта натянула шелковое, пурпурное платье. Вдевая в уши серьги, девушка вздохнула: «Мама,
если ты хочешь спросить, - живу ли я с мистером Фортеном, так спроси. Мы разошлись».
-Он тебя бросил! - ахнула мать. «Я так и знала».
-Скорее, это я его бросила, - Марта уложила косы узлом на затылке. «Джеймс предложил мне
выйти замуж, и переехать к нему, в Филадельфию. Я отказала».
-Он чуть ли не самый богатый цветной в Филадельфии, я слышала, - мать покачала головой. «У
него своя парусная фабрика. Тысяча человек на него работает, и белых, и черных. И он молод,
сорока нет. Свободным родился, как и ты…»
-Мечта любой девушки, - кисло заметила дочь и поводила по шее пробкой от флакона с
ароматической эссенцией. «Но не моя, мама. Все, - она поцеловала мать в щеку, - мне пора на
репетицию. Увидимся вечером. Я попросила оставить вам хорошие места».
Марта сбежала по лестнице: «Три года я в Бостон не приезжала - как раз потому, что он здесь.
Даже думать об этом не стоит, - он женат, у него ребенок…»
Но все время, пока она шла на Бикон-Хилл, к Первой Баптистской Церкви, она вспоминала шорох
моря, огонь костра, его губы, - ласковые, нежные, его голос: «Моя богиня, моя Артемида…».
-Забудь, - твердо сказала себе Марта. Остановившись на площади перед церковью, глубоко
вздохнув, девушка повторила: «Забудь. Вы больше не увидитесь».
В зале было полутемно. Мистер Хеджвик, извиняясь, развел руками:
-Сейчас последняя репетиция, мистер Бенджамин-Вулф. Первая часть, с выступлениями, пройдет в
церкви, потом буфет, и мы перейдем сюда. Преподобный отец против того, чтобы в месте, так
сказать, молитвы, разыгрывали сцены из спектаклей. Большое вам спасибо за то, что вы
предложили произнести речь, сами знаете, - мужчина помолчал, - редко кто из белых на это
готов…
-Это мой долг, - улыбнулся Тедди. Мужчина замер, - он узнал бы этот голос из тысячи других.
-Кто указал тебе сюда дорогу? - проговорила она, - низким, страстным голосом. Тедди
почувствовал на своем лице соленый, крепкий ветер, услышал ее смех, увидел бронзовую,
светящуюся кожу.
-Любовь! Она к расспросам понудила,
Совет дала, а я ей дал глаза, - пробормотал Тедди.
Хеджвик обеспокоенно коснулся его руки: «Вы что-то сказали, мистер Бенджамин-Вулф?»
-Нет, нет, - он помотал головой. Сам не зная зачем, - просто для того, чтобы прозвучало ее имя, -
Тедди тихо спросил: «А кто это играет?»
-Мисс Фримен, из Нью-Йорка. Дочка владелицы Freeman’s Arms, - с готовностью ответил Хеджвик,
- и мистер Бэрроу, - наш, бостонский. Любители, конечно, - мужчина вздохнул, - однако нам,
цветным, и того достаточно.
Тедди искоса посмотрел на сцену - мужчина был его возраста. Тоже высокий, широкоплечий,
темноволосый, с кожей цвета лесного ореха.
-Значит, мы с вами обо всем договорились, мистер Хеджвик, - он пожал руку негру, - вечером
увидимся.
Тедди миновал площадь. Закурив сигару, заказав кофе, он развернул «New York Post». Отсюда вход
в зал был виден, как на ладони.
-Роман с продолжением, - увидел он заголовок. «Мистер Констан в погоне за Черным Волком.
Читайте следующим летом захватывающее повествование о приключениях журналиста за рекой
Огайо».
Тедди выпустил дым и усмехнулся: «Джефферсон был прав. Газета Констанцы - это чистое золото,
в Америке такое любят. Вот, пожалуйста: «Подробности семейной жизни генерала Бонапарта, от
нашего специального корреспондента в Париже». Или это, - он, сам не ожидая того, увлекся:
«Американский инженер Роберт Фултон проведет испытания первого корабля, двигающегося
силой пара».
Он чуть не пропустил Бэрроу - мужчина уже заворачивал за угол. Тедди, догнав его, улыбнулся:
«Мистер Бэрроу, вы меня не знаете, но у меня к вам есть интересное деловое предложение».
Выслушав его, негр рассмеялся: «Моя уборная третья справа. Гримироваться вы умеете, или вам
помочь?»
-Я играл Отелло, так что умею, - развел руками Тедди. «Пойдемте, мистер Бэрроу, есть время
выпить по кружке пива, у вас где-нибудь, в таверне для цветных».
-Я просто не могу иначе, - сказал себе Тедди. «Хоть так, но я должен ее увидеть, должен».
Отгремели аплодисменты. Марта, приникнув к щели в рассохшейся, деревянной декорации, -
увидела мать и брата. Нат восторженно улыбался. «Хорошо, что мальчик в Париж поедет, -
подумала девушка. «Хоть посмотрит, как в Европе люди живут. Констанца мне рассказывала, что
один из генералов у Бонапарта - цветной. Как же его звали? Дюма, да. И вообще, Бонапарт-
человек без предрассудков, дал евреям гражданские права, как здесь, в Америке..., У нас в армии,
конечно, тоже цветные есть, но выше сержанта они не поднимаются. Надо мне денег скопить и
самой в Европу отправиться, хотя бы ненадолго».
Бэрроу вышел на сцену и остановился - повернувшись спиной к декорации. Марта услышала его
голос и внезапно вздрогнула. «Да что это такое? - удивилась девушка. «Утром, на репетиции, он
плохо играл, я на него даже накричала..., А сейчас..., Да что с ним случилось?»
Она подняла юбки и быстро вскарабкалась по узкой, приставной, пахнущей пылью лестнице - на
маленький, шаткий балкончик.
-Кто указал тебе сюда дорогу? - спросила Марта и внезапно ухватилась длинными пальцами за
плохо оструганные перила.
Запахло солью, задул крепкий ветер, она увидела огонь костра и его сильные, нежные руки, что
подхватили ее и поставили на берег. Заполоскал парус бота, и он ответил:
- Моя любовь: она меня вела
И подала совет мне; я за это
Снабдил ее глазами. Я - не кормчий,
Но если бы ты от меня была
Так далеко, как самый дальний берег
Неведомых морей, то за таким
Сокровищем я б смело в путь пустился.
У Бэрроу были лазоревые глаза.
Исчезло все - они были вдвоем, в саду, светила луна, вокруг них спала Верона. Ее черные,
тяжелые волосы были распущены по плечам, старомодный корсет приоткрывал бронзовую,
гладкую кожу. Она смотрела на него сверху. Тедди, опустившись на колени, не отводя от нее глаз,
сказал:
- Клянусь луной, что точно серебром
Осыпала верхи деревьев этих...
Марта повела рукой - царственным, коротким жестом, и прервала его:
- Нет, не клянись изменчивой луной,
Меняющей свой образ каждый месяц,
Чтобы твоя любовь, подобно ей,
Изменчивой не оказалась, - она вскинула тонкую бровь. Тедди чуть не ответил: «Не окажется,
Марта».
Он едва помнил, как добрался до конца сцены, как публика закричала «Браво!», как Марта,
появившись на балконе - низко поклонилась. Он и сам кланялся, а потом он оказался за кулисами.
Пахло пылью, потом, какой-то ароматической эссенцией. Тедди услышал ее смешливый шепот:
«Вы очень хорошо играли, мистер Бэрроу».
Она стояла совсем рядом - высокая, почти вровень ему, стройная, легко дышащая. Тедди, все еще
не веря тому, что видит ее, так же тихо ответил: «Это потому, что вы были рядом, мисс Фримен».
-Нельзя, нельзя, - отчаянно велела себе Марта. «Нельзя, он женат, на Мораг, у них ребенок...».
Однако она уже касалась его руки, - теплой, надежной, в темноте кулис его глаза отливали чистой,
небесной лазурью. Марта услышала шаги и сама не поняла, как они оказались за дверью какой-то
каморки.
У него были такие же губы - нежные, настойчивые, он шептал ей что-то ласковое, неразборчивое.
Марта, помотав головой, прижимая его к себе, выдохнула: «Не здесь...»
Он опустился на колени. Целуя ее ноги, Тедди едва слышно сказал: «Не здесь, ты права. Я тебя
найду, скоро. Ты сможешь уехать на неделю?»
-Да, - застонала девушка, положив руки на его каштановую, растрепанную голову. «Да, любовь
моя, да, Тедди».
-Будь что будет, - решил мужчина, поднимая ее на руки, целуя бронзовую, обнаженную шею. «Я не
могу, не могу жить без нее».
В дверь постучали. Марта, оторвавшись от него, шепнула: «Я буду ждать». Взмахнув юбками,
девушка исчезла. Тедди прислонился к дощатой стене, чувствуя ее поцелуи, что огнем горели у
него на губах: «Вернешься домой. Скажешь Мораг, что после вечера тебе надо будет уехать к
клиенту, в Спрингфилд, на неделю. Господи, спасибо, спасибо тебе».
Он глубоко вздохнул и пошел снимать грим.
Дома было тихо. Он отдал лакею сюртук, и, в одной рубашке и бриджах поднялся наверх, в
