— Иди змеев позапускай.
Он напомнил ей Дейва Гордона; все они одинаковые. Вытерев руки бумажной салфеткой, она оглядела себя в зеркальном окне закусочной.
— Уходишь?
— Да ты экстрасенс.
— Точно прокатиться не хочешь? Отвезу, куда скажешь. Хочешь, в Сан–Франциско сгоняем? Можем на концерт сходить, а потом поужинать.
— Спасибо, нет.
Седой пожилой джентльмен подошел к окошку, ведя за руку маленькую девочку.
— Два вафельных мороженых.
— Земляничных! — взвизгнула девочка.
— Земляники нет, осталось только ванильное.
— Ванильное нас вполне устроит, — пожилой джентльмен вытащил бумажник, — сколько с меня?
Заметив Мэри Энн, девчушка с надеждой сделала несколько шагов.
— Привет, — пропищала она.
— Привет, — ответила Мэри Энн. Она всегда охотно разговаривала с детьми; они, как и негры, не держали камня за пазухой. С ними ей было легко.
— Как тебя зовут?
— Джоана.
— Назови молодой леди свое полное имя, — поучительно произнес пожилой джентльмен.
— Джоана Луиза Мошер.
— Красивое имя, — сказала Мэри Энн. Она наклонилась, стараясь, чтобы юбка не задралась выше чулок, и протянула руку. — Что это у тебя?
Девочка посмотрела на зажатую в ладошке поникшую камелию.
— Цветоик.
— Это камелия, — сказал пожилой джентльмен.
— Какая славная, — сказала, разгибаясь, Мэри Энн. — Сколько ей лет? — спросила она пожилого джентльмена.
— Три. Это моя правнучка.
— Вот это да. — Мэри Энн была тронута. Она вспомнила своего дедушку. Каким он был удивительно высоким… и как она бежала за ним, стараясь поспевать за его гигантскими шагами. — Каково это, иметь правнуков?
— Ну, — начал пожилой джентльмен, но тут ему протянули мороженое, и он принялся разворачивать брикеты и расплачиваться.
— До свидания, — сказала Мэри Энн девочке и погладила ее по голове. Помахав рукой, она двинулась к трущобному району на Ильм–стрит.
Дом Туини она, как обычно, опознала по высокой потрепанной пальме, которая росла во дворе. Хватаясь за балясины, поднялась по лестнице. Дверь, естественно, была закрыта. Она вынула свой ключ и зашла.
Ни шороха. Карточный столик в гостиной был заставлен пепельницами и пивными бутылками. На полу валялся стул со сломанной ножкой; она поставила его на место. На пианино, среди раскиданных газет и одежды, стояло блюдо с остатками бутербродов; при ее приближении оттуда юркнуло нечто маленькое.
На кухонном столе сохли остатки пищи. Вручную расписанный галстук Туини висел на спинке стула, а рядом под столом вместе с зажигалкой — тоже его — и двумя проволочными вешалками, валялась пижамная рубаха. Раковина была полна немытой посуды, мусорные мешки переполнены.
Сняв плащ, Мэри Энн зашла в спальню. При закрытых ставнях комната была погружена в янтарный сумрак, слегка затхлый из–за неприбранных простыней. Там, во мраке, она принялась неспешно раздеваться. Побросала юбку и блузку на кровать и, открыв стенной шкаф, стала нащупывать что–то среди пропахших нафталином вещей.
Вскоре она нашла то, что искала: женские джинсы и клетчатую рубашку, которая, когда она ее застегнула, была ей по колено. Надев мокасины, она подошла к окну и подняла шторы. То же она проделала и в других комнатах, а где смогла справиться с рамой, там раскрыла и окна.
Прежде всего она перемыла посуду. Затем стала тереть железной мочалкой с мылом деревянную сушилку. По голым рукам текли струйки въевшейся грязи. Остановившись, она убрала волосы с глаз, отдышалась и пошарила по ящикам в поисках тряпок. В стенном шкафу обнаружилась кипа чистых сорочек; разорвав их, она набрала ведро воды, развела мыло и принялась драить кухонный пол.
Покончив с этим, она взяла швабру и смахнула паутину со стен и потолка. На свежевымытый пол посыпалась сажа; тяжело дыша, она остановилась и поразмыслила. С потолка, конечно, надо было начинать, но теперь уж ничего не поделаешь.
Она собрала мусор и вынесла его на задний двор. Бак был полон; она высыпала свою охапку поверх и пошла обратно. Повсюду валялись банки и бутылки; в зарослях сорняка под ее ногой лопнула лампочка, и осколки разлетелись по сторонам. Она устало поднималась по лестнице, довольная, что выбралась из высокой травы невредимой: бог его знает, что там живет среди мусора и прогнивших досок.
Она принялась вытаскивать допотопный пылесос. Включившись, он выпустил облако пыли. Она расстелила газеты и нашла шпингалет, чтоб его открыть. Целая туча пыли оросила ее лицо, и она отпрянула в ужасе. Это уже слишком, черт побери. Не стоит оно того.
Усталая, сквозь пыльную дымку, она окинула взглядом то, что удалось сделать. Практически ничего. Как же ей привести в порядок то, что захламлялось годами? Слишком поздно, да и когда она еще только родилась — уже было поздно.
Она сдалась, с трудом сложила пылесос и оттащила его обратно в стенной шкаф.
К черту этот его свинарник. К черту и его самого, подумала она о Туини. Пусть сам за собой убирает. Она пошла в комнату и стала искать в шкафу чистые простыни и покрывала. Выкинула грязное белье в коридор, едва не запутавшись в нем, и перевернула матрас.
Застелив постель, она разгладила покрывало и рухнула на кровать. Скинула мокасины, вытянулась, закрыла глаза. Тишина и покой. Иди ты к черту, Карлтон Туини, снова подумала она. Пол прав: ты придурок. Огромный ухмыляющийся придурок. Но, думалось ей, это не все. Совсем не все. Да, папочка, думала она, ты мог бы обращаться со мной и получше, но, черт побери, когда и кто со мной церемонился?
Она зашла в тупик. Верить в Туини больше не получалось. Она не могла дальше обманывать себя; он не был тем, кем она хотела его видеть — большим, добрым мужчиной, на которого можно положиться. Из–за него на нее снова обрушились и старые страхи, и прежнее одиночество.
Размышляя об этом, она заснула.
В два пополудни на лестнице послышались голоса; спустя минуту дверь отворилась и вошел Карлтон Туини в обнимку с Бет.
— Боже правый, — сказала Бет, наморщив носик, — откуда столько пыли? — Она застыла возле кипы грязного белья. — Что тут происходит?
— Кто–то здесь был, — проворчал Туини и, отойдя от нее, заглянул в гостиную. — Это, наверное, Мэри Энн, она часто заходит.
— У нее что, и ключ есть?
— Да. Она приходит и убирает у меня. Ей это нравится. — Туини подошел к спальне и застыл. — Разрази меня гром!
— Что такое? — Бет подошла и заглянула ему через плечо.
На кровати спала Мэри Энн. Лоб ее был нахмурен, лицо недовольно. Бет и Туини, остолбенев, стояли в дверях.
И тут Туини начал тихонько хихикать. Хихикал он высоким фальцетом, сверкая широкой ухмылкой. Смех заразил и Бет — она низко, отрывисто зафыркала.
— Бедная мисс Мэри Энн, — прошептал Туини, стараясь не смеяться в голос.
Но сдержаться не получилось. Его лицо судорожно перекосилось, и они с Бет принялись повизгивать и ловить воздух в промежутках между взрывами хохота. Мэри Энн шевельнулась на кровати; веки ее затрепетали.
— Бедная мисс Мэри Энн, — повторял Туини, захлебываясь от смеха.
Так они и стояли, покачиваясь взад–вперед, пока дверь не распахнулась и в квартиру не вломился Дэниэль Кумбс.
Узнав его, Туини встал между ним и Бет, тот же поднял пистолет и почти не глядя выстрелил. Мэри Энн проснулась от шума; приподнявшись, она увидела, как Кумбс бежит от двери к спальне, нацеливаясь на Туини и Бет.
— Сейчас я буду тебя убивать, ниггер! — крикнул Кумбс, пытаясь выстрелить снова.
Он наступил на пачку журналов и поскользнулся. Туини, выпихнув Бет из коридора, схватил его за горло. Кумбс тщетно старался высвободиться, яростно размахивая руками. Туини хладнокровно потащил его на кухню.
— Туини! — завопила Мэри Энн. — Не надо!
И вот они с Бет уже повисли на нем. Туини, не обращая на них внимания, продолжал волочь свою добычу. Лица Кумбса не было видно за полами его пиджака; он беспомощно скреб ногами по полу, пока Туини не шарахнул его о кухонный стол, с которого упали солонка и сахарница, и не припер к раковине.
— Ради Христа, — молила Мэри Энн, колотя Туини по голеням.
Бет впилась ему в лицо своими длинными красными ногтями.
— Не делай этого, Туини! Тебя упекут на всю оставшуюся жизнь; тебя вздернут на виселицу, потом линчуют, обольют бензином, сожгут и будут плевать в огонь, плевать на твой труп. Туини, да послушай же меня!
Удерживая Кумбса одной рукой, Туини рывком открыл ящичек под мойкой и стал шарить среди столовых приборов, пока не нашел ледоруб. Тут Кумбсу удалось высвободиться — он метнулся к двери, вылетел в коридор и, оглушительно топоча, помчался вниз по деревянной лестнице.
Вдруг он пронзительно, по–овечьи взвизгнул; послышался треск старого дерева. А затем раздалось тихое «плюх», будто вдалеке опорожнило желудок какое–то огромное животное.
