повозку, в которой завтра на заре ты догонишь нас, и я пересяду к тебе — завтра на заре!
— Вчера, когда я стояла за дверью ложи и тайком слушала тебя, сердце у меня разрывалось при мысли, что это в последний раз. Я жадно впитывала каждый звук и с трепетом ждала нового; и, упиваясь твоим голосом, уже тосковала о нем.
— Моя Альба!
— Но вот ты умолк; мне больше не на что было надеяться, и у меня подкосились ноги. Тут из-за кулис вышли служители в пудреных париках и поднесли тебе на бархатных подушках подарки в открытых футлярах. Какие женщины прислали их тебе?
— Ты знаешь! Комитет преподносит эти безделки всем по очереди — они ничего не стоят.
— Допустим. Но сколько женщин там, в далеком мире, ждут, чтобы осыпать тебя своими милостями? И скольким ты будешь петь в благодарность? Ах, Нелло, быть может, мы уже взяли от жизни все, что было нам отпущено судьбой. Быть может, ты никогда не сядешь в мою повозку и мне придется покинутой, одинокой возвратиться домой. — Альба, что на тебя нашло?
Он схватил ее за плечи. Она смотрела куда-то поверх него. Озаренный мрачным блеском глаз, ее чеканный профиль неясной угрозой навис над ним. Он весь как-то съежился. Она продолжала, обращаясь куда-то в пространство:
— Но я не отдам им тебя. Слушай! Серьезнее этих слов ты никогда ничего не услышишь. Напрасно они станут искать того, кто любил Альбу и никого уже не полюбит. Твой голос умолкнет. Отзвук твоих последних песен я схороню у себя в сердце, и оно превратится в камень.
У него закружилась голова. Он клялся ей, он упал перед ней на колени.
— Если я способен тебя обмануть, жизнь теряет всякий смысл: убей меня!
Она скользнула к нему вниз, нежно обвила его шею. Оба плакали.
Но вот Альба поднялась, улыбаясь, со следами слез на лице.
— Неблагодарный, ты не заметил, что на мне туфельки, присланные из Парижа. Ты целуешь мои ноги? Да, целуй! Ах, теперь больше чем когда-либо надо быть красивой… А ты, мой ненаглядный, думаешь, я не заметила, что ты в новом костюме? Дай же на тебя полюбоваться!
Он со счастливой улыбкой прошелся по поляне. И вдруг перед ним, словно из-под земли, поднялось что-то черное, лязгающее зубами. Блеснул нож. Нелло бросился бежать с криком: «На помощь! Убийцы!»
— Беги на террасу! — кричала Альба. — В дом!
Но преследователь уже бежал ему наперерез. Нелло стал взбираться на крутизну, чувствуя за спиной хрипение этого разъяренного животного. Он бежал, не разбирая дороги, сердце бешено колотилось в груди, к горлу подступала тошнота. Он остановился с одним только желанием — повернуться лицом к убийце и поднять руки. Как вдруг — он уже зажмурился — перед ним мелькнул выступ скалы. Это был тот камень, что служил им опорой, когда они с Альбой, убегая от Ноноджи и адвоката, сорвались и съехали вниз, во впадину скалы. Он узнал и пинию, за которую они тогда держались. Минувшее, все то, что кануло в прошлое, что было жизнью и все же не метило острием клинка в грудь, встало перед ним. И тогда Нелло испустил звенящий крик, он прыгнул и почувствовал под ногами ступеньку. Высоко наверху он огляделся: красавец Альфо извивался на дне ямы, куда они в тот раз упали, и Альба, склонившись над ним, вырывала нож у него из рук. Нелло бросился в ущелье, которое начиналось за последними кипарисами. Забравшись в грот из огромных камней, он упал наземь, схватился за сердце и перевел дыхание. Потом осмотрелся. Вздохнул свободнее.
«Здесь я поцелуями стер кровь с ее пальца. Наши первые поцелуи отдавали ее кровью, а за последние я чуть не отдал свою, всю до единой капли».
Он задрожал; его снедали ненависть и страх.
«Она помышляет лишь о моей гибели. Она любит меня, но любовь ее пагубна. Какое мне до нее дело! Я не хочу умереть!»
Он испугался, одумался и ударил кулаком по земле.
«Какой же я дурак! Вот уже месяц, как ради нее я собираюсь то постричься в монахи, то прыгнуть в пропасть; то убиваю змей, то готов броситься на нож первого встречного. Но по зрелом размышлении я вижу, что не дорос до тех требований, какие она мне ставит, а потому лучше поскорее убраться отсюда. Пусть она без меня разводит трагедии. А я гожусь только для тех ударов кинжала, которые сопровождаются пением».
Он выглянул наружу; внизу уже никого не было, над ним возвышался монастырь. Он разыскал высеченные в камне ступени.
«У меня кружится голова. Как странно, что в тот раз она не кружилась».
На последние ступени он взобрался ползком. В монастырском саду не было ни души. Каменные плиты белели в лучах солнца между колоннами дворика. Ворота стояли настежь. Почувствовав себя на свободе, Нелло удивленно огляделся. Ему хотелось бегать, смеяться. Спускаясь по ступенчатой уличке, он улыбался каждой встречной женщине. Иногда он останавливался, словно желая лишний раз убедиться, что небо над ним все такое же высокое и голубое.
На площади было пусто, один лейтенант Кантинелли сидел перед кафе. Красавец Альфо расставлял по местам стулья. Увидев его, Нелло с бездумной улыбкой направился к нему, но тот предпочел куда-то скрыться.
С балкона ратуши на него в упор смотрела синьора Камуцци. Нелло быстро отвернулся, но потом медленно обратил к ней лицо и ответил взглядом на ее взгляд. Они слегка улыбнулись друг другу.
— Приветствую вас, синьора! — сказал Нелло.
— Добрый вечер, сударь, — ответила она и после минутной паузы, во время которой они обменивались взглядами и улыбками, сказала: — Итак, сегодня вечером мы услышим вас в последний раз?
— Нет, я больше не собираюсь петь.
— А как же наш праздник в клубе? Вы забыли? — Ее улыбка стала жестче. — Что же занимает ваши мысли и заставляет вечно где-то скрываться?
— Вы правы, я пою сегодня.
— Синьора Цампьери, — обратилась она к соседке, которая тоже выглянула из окна, — неужели и ваша Нина способна так забывать о своей арфе? Вот вам артист, который и знать не хочет, что публика жаждет его услышать.
— Однако стоило вам намекнуть, что среди этих жаждущих…
Синьора Камуцци бросила на него из-за порхающего веера быстрый, огненный взгляд и скрылась — раньше, чем огонь успел погаснуть. Нелло прищелкнул пальцами и несколько раз повернулся на каблуках.
«Ишь ты… — подумал он. — А впрочем, почему бы и нет? Она или другая. Или же и она и много-много других».
Он помахал пустым
