над головой. И с неба снизошел на них огонь. Дон Таддео почувствовал себя очищенным этим всепожирающим огнем. Охваченный языками божественного пламени, он прикрыл глаза. Его возносило все выше и выше. Внизу лежал город, но и город пылал. Так, значит, перед смертью на него снизошла благодать, достаточно было ему помыслить, и город пожрало пламя. Он умер, все искупив…
Вздохнув, он открыл глаза. Он был жив, вдали, в гостинице «Лунный свет», мерцал огонек, ничто не изменилось, дон Таддео рухнул на кровать.
«Я бессилен! К тому же я схожу с ума! Что со мной будет?»
С ужасом он прислушался. Ее голос! Он приближался, становясь все громче; она смеялась как демон. Дон Таддео зажал уши, но это не помогало. Он крепко зажмурился и все же видел, как мужчина и женщина входят в комнату, как она снимает платье, обнажая сверкающее тело. Он корчился от этих видений. И вдруг сладострастный крик поразил его с такой силой, что он вскочил и огляделся. Перед его глазами расплывались красные круги, в ушах звенело.
— Предать ее огню!
Задыхаясь, он пошарил кругом, взметнув рясой, бросился через обе комнаты и вниз по лестнице на улицу. Никого! Шмыгнул на теневую сторону улицы и по переулку спустился вниз. В гостинице еще светилось одно окно. Дон Таддео отступил назад и уставился на него. Как вдруг приоткрылся ставень, чья-то обнаженная белая рука потянулась за ним. Дон Таддео, стуча зубами, бросился на землю, сгреб в кучу солому, валявшуюся на мостовой…
Тс-с-с! Чей это голос? Уж не тенор ли, что живет в гостинице? Он идет сюда?
— А я знаю? — спросил Нелло Дженнари.
— О нет, — сказала Флора Гарлинда, и они пошли дальше. — Людские толки не всегда вздор. Сказать по правде, Нелло, последнее время я даже начала бояться тебя. В свой бенефис ты был изумителен.
— И потому ты лишилась чувств? Мне жаль тебя, Флора!
— Не жалей меня, бедный Нелло. Я больше не боюсь тебя. С сегодняшнего вечера ты снова стал обычной посредственностью.
Она искоса взглянула, поджав губы, на его поглупевшее от разочарования лицо. Он сказал с усилием:
— Но ведь они и сегодня хлопали мне.
— Конечно, и сегодня нашлись женщины, которые восхищались твоей красотой. — Флора Гарлинда пожала плечами.
— Когда б ты знала… — Он усиленно жестикулировал. — Ведь может человек быть не в ударе… О Флора, я был счастливейшим из смертных, но сегодня меня чуть не убили.
Он вздрогнул и быстро оглянулся. На той стороне площади последние посетители, выйдя из клуба, поднимались по ступенчатой уличке. Флора Гарлинда свернула в уличку Лучии-Курятницы.
— Тебя чуть не убили? Скажите, какое приключение! — Внезапно насмешливая улыбка погасла на ее лице, и она устало заметила: — Вот то-то и оно: кто слишком бурно живет, никогда не знает, как он будет петь вечером… Покойной ночи! — Со своего порога она весело крикнула ему: — Пусть тебе приснится твое великое прошлое, малыш!
Он пошел, опустив голову, по направлению к Корсо. И вдруг резко повернулся и остановился как вкопанный, прерывисто дыша в темноте ночи. Медленно, судорожными толчками поднял руки. Уронил на них лицо. Ветер шевелил его волосы на затылке, поблескивавшие в лунном свете. Нелло застонал — Альба!
Его вздохи замерли. В тишине лунной ночи журчал фонтан. Оконный ставень за колокольней чуть дрогнул.
…Резким движением Нелло выпрямился, хрустнул пальцами и бросился вперед на улицу Ратуши. За дверью кафе «За прогресс» послышался шорох: Нелло в ужасе отпрянул. И тут же показал двери язык и побежал дальше… Пронесло! Он пожал плечами и звонко рассмеялся. Во втором этаже ратуши кто-то отдернул занавеску. Уже подходя к воротам, Нелло оглянулся на льющийся из окна свет. Он, смеясь, покачал головой и закрыл обеими руками рот, откуда вырывалось ликующее: «Альба!»
Перед воротами кончались последние огни. Нелло оглянулся.
«Я думал, что знаю эту улицу, как свои пять пальцев, а между тем сколько за этими кустами потайных уголков, которых я раньше не замечал».
Он вздрогнул и остановился, крепко прижав руки к телу… Нет, это лишь тень. А все же нынче утром тот безумец всерьез гнался за ним с ножом. «Да, безумец, и сейчас он, должно быть, сжимает в объятиях палку от метлы, воображая, что это Альба, которую он ко мне ревнует. И тем не менее нож его опасен. Итак, по милости Альбы я познакомился со смертью. Неужто конец мой близок? О боже! Только бы не сейчас!.. И все же я был велик — и я также! Все они чувствовали это, когда хлопали мне, и сам я это чувствовал. Альба сделала меня великим: ведь я любил ее. И сейчас люблю. К ней!»
Теперь он уверенно шел вперед. С высоко поднятой головой, лавируя между тенями, которые ложились от стен, то и дело встававших у него на дороге, и между черными изгородями, на которых иной раз сверкающим клинком вспыхивал луч луны. Его обдало свежим дыханием ветра. Нелло жадно раздул ноздри. «Ее аромат! Он веет из ее сада, от ее волос, от ее тела, что страстно ждет моих поцелуев». Но аромат этот обжег его еще большей горечью, чем когда-либо. Он нес с собой не только любовь. «Я умру!» Нелло сомкнул глаза, запрокинул голову и, подставив лицо ласкающей ночи, раскрыл объятия. «Альба!»
— Я здесь, Нелло! — Из темноты к нему простирались руки возлюбленной.
— Ты ждала меня? Я так и знал, моя Альба!
— Ты пришел! Я так и знала, мой Нелло!
— Но ведь я мог и не добраться до тебя. Я забыл взять оружие.
В ее руке сверкнул клинок.
— Вот нож, который должен был тебя сразить. Я с тобой: горе врагам моего любимого! — И мягко, сложив обе руки у него на плече: — Ты спас меня от змеи: позволь же мне теперь защитить тебя! Я это сделаю лучше, чем ты. Ведь твоя жизнь дороже мне, чем тебе.
Она быстро провела его через освещенную луной поляну перед домом и, закрыв за собой калитку, сказала:
— Здесь мы одни. Бывал ли кто так отрешен от мира, как мы с тобой?
Он припал к ее груди, каждый ощупывал в темноте лицо другого.
— Соловей поет чуть слышно: он поет только для нас. Розы благоухают, словно во сне. Как тихо, даже сердца наши бьются спокойно, убаюканные счастьем. Слышишь, любимый, как вздыхает море вокруг нас? Мягко омывает оно наш остров, наш маленький темный островок. Давай выглянем наружу!
Они вышли из тени облитых серебристым сиянием каменных дубов.
