товарных поездах, но с известным преимуществом, в смысле большего объема перевозки, и особые, хотя и более повышенные, ставки для перевозки определенных количеств мануфактуры в пассажирских поездах.
На этой мере особенно настаивало московское купечество, потому что ему не хотелось завозить большого количества товаров в Маньчжурию ранее, нежели оно убедится в том, что этот рынок представляет хороший интерес для сбыта нашей мануфактуры как в Северном Китае, так и в нашем Приамурье.
Моя первая встреча с Москвою прошла необычайно гладко. Обмен любезностей был самый сердечный. Деловая часть собрания в весьма многолюдном зале Биржевого комитета заняла много времени, потому что речей и приветствий было мне произнесено очень много и притом без всяких политических намеков, а скорее в самом приподнятом настроении констатирования значительно окрепшего нашего кредита и широкой готовности со стороны и Государственного, и частных банков идти навстречу нуждам промышленности. Объяснение мое о проектированном министерством облегчении перевозки некоторых товаров в Маньчжурию и во Владивосток встречено было просто шумными аплодисментами и просьбою привести его, как можно скорее, в исполнение. Мы разошлись почти в пять часов в самом дружеском настроении с тем, чтобы встретиться у старика Найденова за обедом в ограниченном составе, так как я должен был сразу с обеда ехать на поезд. В короткий промежуток времени я едва успел побывать у брата Василия Николаевича и приехал на поезд к самому его отходу.
Весь путь мой до станции Маньчжурия был для меня самым приятным отдыхом после утомления, связанного с напряженною работою перед отъездом. Я почти не выходил из моего вагона на станциях, настолько было неприятно принимать на каждой остановке представителей всяких ведомств, являвшихся ко мне с обычным церемониалом. Я предпочитал принимать их у себя в вагоне и только очень редко выходил в так называемые парадные комнаты вокзалов, если оказывалось, что число представляющихся превышало способность моего вагона принять их.
Истинным удовольствием для меня было, если какой-либо большой город на пути приходился либо на слишком ранний, либо на слишком поздний час дня. Я спешил в этих случаях заблаговременно, по телеграфу, просить губернаторов не беспокоиться, но бывали случаи, что это не помогало, и в ответ приходилось получать телеграмму, что начальник губернии видел необходимость тем не менее беспокоить просьбою принять его и начальников учреждений финансового ведомства, и мне и моему секретарю не оставалось ничего иного, как подчиниться этому желанию. В Иркутске, например, моя встреча с генерал-губернатором и целым рядом должностных лиц произошла в три часа ночи.
Со станции Маньчжурия я вступил на территорию Китайско-Восточной дороги; пришлось оставить сибирский экспресс и перейти в экстренный поезд, специально снаряженный для меня и для всего состава моих спутников, а также для встретивших меня старших чинов дороги с генералом Хорватом во главе. На этой же станции я нашел опередившего меня несколькими днями командира Корпуса пограничной стражи генерала Н. А. Пыхачева, с которым я был давно связан самою тесною дружбою. От него же я узнал, что меня ждет в Харбине величайший сюрприз, подтвержденный тут же генералом Хорватом, который показал мне только что полученную им от его помощника по гражданской части генерала Афанасьева телеграмму: «Выезжаю для встречи князя[23] завтра. Прибытие в Харбин предполагается во вторник, 9 часов утра».
Чтобы пояснить эту неожиданную и, по первому впечатлению, не понятную телеграмму, нужно сказать, что с минуты решения государем вопроса о моей поездке на Китайскую дорогу и во Владивосток мои приготовления к отъезду делались совершенно открыто, за исключением того, что касалось собственно Владивостока и моих несогласий с военным министром. Об этом говорилось открыто в министерстве, знали это и другие ведомства, потому что я просил всех ускорить сметную работу.
Как-то еще в конце лета ко мне заехал на мою дачу, на Елагином острове, японский посол барон Мотоно и спросил меня без всяких дипломатических подходов, не думаю ли я поехать в Японию, причем он прибавил, что ему в точности известно, что его правительство было бы этому очень радо, и если только я подам ему надежду на возможность такой поездки моей, хотя бы на самый короткий срок, то он заявляет мне, совершенно открыто, что я получу приглашение его правительства в самых лестных для меня выражениях, потому что никто в Японии не игнорирует, какую деятельную роль я принимал и принимаю в разрешении всех острых вопросов между обеими странами после 1905 года и как много обязана Япония мне в том прекрасном положении, которым пользуется в России лично он, Мотоно. Он сказал мне, что я не могу себе и представить, какую встречу найду я в Японии и насколько мне будет отрадно видеть не только со стороны правительства, но и со стороны народа, как умеют в Японии почитать тех, кто, работая на пользу своей родины, открыто признает интересы и другой страны и не верит всем несправедливым слухам, способным только породить взаимное недоверие.
Как всегда предпочитая говорить правду и не затемнять ее ненужными фразами, я объяснил барону Мотоно, что для меня было бы большою радостью исполнить желание японского правительства и доставить себе то удовольствие, которое давно составляло для меня предмет мечтаний. Я никогда не был на Дальнем Востоке, но он всегда манил меня к себе. Настоящий случай, вероятно, единственный, когда бы я мог осуществить эту мечту в таких исключительных условиях. Но я не вижу никакой возможности исполнить это. Я должен быть обратно дома не позже самого начала ноября, когда открывается сессия Государственной думы и Государственного совета. Моя деловая поездка по русской восточной окраине, определенная в самых тесных пределах с едва достаточным количеством времени для выполнения самого необходимого, не дает мне никакой возможности сокращения, — что я и подтвердил барону Мотоно, показав ему весь мой маршрут, который сам он признал составленным, что называется, в обрез, и прибавил, что меньше двух или даже трех недель на Японию положить, конечно, нельзя.
Я думал было, что на этом наша беседа и окончится, и собирался было перейти к другим темам нашего разговора, как Мотоно, прервав меня, спросил: «А как отнеслись бы вы к моей мысли переговорить еще раз об этом с министром иностранных дел и попросить его доложить государю желание нашего правительства видеть вашего министра финансов в гостях у себя, чтобы выразить ему всю нашу признательность за его
