полным одобрением того, что ему было предложено, и с обещанием в тот же день передать выработанный план на одобрение князя Ито, как только он прибудет на пограничную с нами станцию Куанчен-дзы (Чанчун). Во все время этих обсуждений меня не оставляла мысль, что незадолго до нашей войны с Японией князь Ито приехал в Петербург и вел в нашем Министерстве иностранных дел переговоры самого определенного характера — о тесном между нами сближении, которое тогда не состоялось, и прямо от нас он проехал в Англию, и там было заложено основание союза между Англией и Японией, сыгравшего такую роковую для нас роль в 1904–1905 гг.
Об этом много раз я слышал от графа Витте в первый период войны, когда наши отношения с ним казались мне такими дружескими и искренними, но в чем именно заключались предложения Японии, сделанные нам через князя Ито, я никогда не мог узнать от Витте, и насколько его рассказ отвечал действительности — я также не знал, хотя мне всегда было странно, каким образом могло в ту пору Министерство иностранных дел вести самостоятельные переговоры с кем бы то ни было, когда теснейшая дружба графа Витте с графом Ламсдорфом составляла в ту пору общеизвестный факт, и едва ли мог граф Ламсдорф отклонить какое бы то ни было предложение князя Ито, не посоветовавшись с Витте.
Вся дорога от границы Маньчжурии до Харбина составляла для меня непрерывную смену самых отрадных впечатлений. На каждой станции мы стояли подолгу, если было что посмотреть, а было многое, что радовало взор и давало глубокое удовлетворение тому, каким бодрым ключом развивалась жизнь в русских поселках при сколько-нибудь значительных железнодорожных центрах.
Население встречало меня хлебом-солью и наперерыв просило посетить дома и школы. Всюду было видно неподдельное благосостояние, и нигде я не видел ни малейших следов какой-либо взаимной отчужденности нашего и китайского населения. Китайских властей, кроме города Цицикара, почти не было заметно, а там, где они являлись ко мне, я видел также только спокойное настроение и ни одной жалобы, ни одного неудовольствия не было заявлено мне, несмотря на все мои расспросы и на предложение сказать все, что только не ладится в повседневной жизни.
Особенную отраду доставили мне наши войсковые части. Если бы кто-нибудь раньше сказал мне, как размещены части Заамурского округа пограничной стражи, или показал одни фотографические снимки, в особенности с казарм железнодорожной бригады, — я не поверил бы или сказал бы себе, что это сделано просто напоказ и взято с какого-нибудь случайного здания.
Но когда пришлось встретиться на каждой станции с таким размещением бригады, посетить десятки таких казарм, которые по внутренним условиям размещения нижних чинов бригады, я не говорю уже об офицерском составе, — напоминали мне почти роскошные дортуары, куда лучше тех, которыми хвалились Пажеский корпус, лицей и Училище правоведения в самое последнее время, мне хотелось одного: чтобы обличавшие меня члены оппозиции в Государственной думе пережили то отрадное чувство, которое я испытал при виде всего, что показали мне…
Мне невольно захотелось, чтобы китайские власти заглянули в наши казармы и получили то впечатление, которое дало мне столько радости и даже гордости.
Я передал об этом моим спутникам и попросил их на ближайшей большой остановке предложить встречавшим меня китайским властям обойти казармы вместе со мною. Они долго совещались между собою, потом как будто долго не решались, о чем-то тихонько поговорили с генералом Хорватом, пользовавшимся у них, видимо, полным доверием, и через переводчика передали мне, что они не хотят отказать мне, но просят меня только подтвердить Дао-Таю (генерал-губернатору провинции), если только он меня спросит, что они исполнили только мое желание, потому что им не разрешено посещать наши казармы.
Генерал Хорват сказал мне, что во время обхода мною казарм и разговоров с нижними чинами сопровождавший нас китайский начальник все спрашивал его, не пожелаю ли я посетить китайские казармы где-либо, и все уверял его, что, при всем его желании, он не может этого разрешить мне, так как будет немедленно уволен за это от службы.
Части Заамурского округа, принадлежащие к составу железнодорожной бригады, оказались размещенными несколько хуже, хотя в большинстве казарм они были обставлены значительно лучше, чем многие гвардейские части в Петербурге. Не было в них и того внешнего уюта, которым отличались железнодорожные роты, и менее роскошно обставлены учебные их команды. Были, правда, еще и остатки прежнего размещения в землянках, но только в редких случаях, да и то кредиты на них были уже отпущены, а к моменту моего увольнения в начале 1914 года и эти остатки прежнего положения отошли в область воспоминаний, и командир округа, генерал Чичагов, просил даже моего разрешения сохранить самую плохую из этих землянок на память о прошлом (без размещения в ней людей), постоянно поддерживая ее в том виде, в каком оставила ее та часть, которая последнею уйдет в новые помещения.
Время в дороге шло с какою-то сказочною быстротою. Наш маршрут движения экстренного поезда составлен был с таким расчетом, чтобы не оставить без посещения и подробного осмотра ни одного из сколько-нибудь значительных поселков при станциях, ни одной воинской части, ни одного интересного технического сооружения.
Часто поезд останавливался ночью, чтобы только не пропустить ничего интересного впереди, а те пункты, которые приходились на темное время, были назначены для посещения на обратном пути, днем.
Таким образом, я могу сказать, что я видел всю дорогу, видел все, что было нужно знать, и не оставил ни одной части без посещения и без передачи каждой того, что поручил мне государь передать ей за ее службу во время войны.
Особенно отрадно протекали наши общие завтраки и обеды в поставленном в нашем поезде вагоне-ресторане. Неизбежная сдержанность вначале скоро сменилась самою непринужденною простотою отношений, и полились бесконечные рассказы о пережитом времени и о том, какую моральную поддержку получил округ от меня во все острые моменты войны, когда порою никто на месте не знал, чем кончится то или другое столкновение с отдельными воинскими начальниками.
Мои спутники не скупились на передачу того, что переживали они вместе со мною, отстаивая округ от всякого рода наветов, а иногда, с моего разрешения, А. Н. Вентцель прочитывал наиболее интересные бумаги военного времени
