8 июля 1923
Молодость мира
Лес, луга, плоскогорья – невиданной фауны...Ветер свищет по мыслям, соль с моря соря...Лук на голых лопатках, грядущие ФаустыРыщут, где б на добычу, с осанкой царя.
В морок зорких пещер ночь уводит: с ЦерлинамиДон-Жуаны жмут ворох прогнившей травы.Завтра прыгать Колумбам путями орлиными,В дебрях врезать Вобанам для мамонтов рвы.
Лунь-ведун счел все луны, все цифры в Люцифере,Тайны неба колебля, – лохматый Лаплас!Вторят те ритму речи, те чертят на шифере, —Братья старшие Гете и Дюреров глаз!
Лес, луга, плоскогорья и ветер пройоденный,Будущих всех столетий крыльцо-колыбель,Где еще в гром не крылись ни Зевсы, ни Одины, —Сквозь кивот библиотек вздох бедный тебе ль?
Ветер свищет по мыслям, где медлим в трамвае мы,Где нам радио ропщут, – газетный листок...Гость неведомой флоры, преданьем срываемый,Меж авто, в пыль асфальта, спадает цветок.
14 мая 1923
Над снегом Канады
Там, с угла Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада,Тде, гигантская кукла, нос – в полюс, Америка, – рысьЖдет, к суку прилегла, взором мерит простор, если надоПрыгнуть; в узких зрачках—голод, страх,вековая корысть.
Тихо все от великой, безмерно раздвинутой стужи;Над рекой, по полям, через лес январь белость простер;Холод жмет, горы, словно звериные туши, все туже;Пусто; где-то неверно чуть вьет дровосечий костер.
Рысь застыла, рысь ждет, не протопчут личеткость олени,Не шмыгнет ли зайчонок (соперник что волк и лиса!);Рысь храбра; в теле кровь долгих, тех же пустынь,поколений,Рысей, грызших врага, как грызет колкий холод леса.
Кровь стучит в тишине пламенем напряженных артерий,Лишь бы, по-белу алое, алчь утолить довелось!Не уступит, не сдаст даже черно-пятнистой пантере,Даже если из дебри, рогами вперед, внове – лось!
Чу! Хруст. Что там? Всей сжаться. За ствольямибурые лыжиЛижут в дружном скольженьи блистающий искрами наст.Вот – он, жуткий, что сон, – человек! вот он —хмурый и рыжий:Топора синь, ружья синь, мех куртки, тверд, |прям, коренаст.
Сжаться, слиться, в сук въесться! Что голода боли!НесносныйЭти блестки, свет стали, свет лезвий, свет |жалящих глаз!Слиться, скрыться: защита – не когти, не зубы, не сосныДаже! выискать, где под сугробом спасительный лаз!
Там, с угла Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада,Где, гигантская кукла, нос – в полюс, Америка, – век,За веками, где звери творили свой суд, если надо,Там идет, лыжи движутся, бог, власть огня, Человек!
17 октября 1922
В Тихом океане
Что за бурь, какого случаяЖдет подмытый монолит,Глядя в море, где летучаяРыба зыби шевелит?
В годы Кука, давне-славные,Бригам ребра ты дробил;Чтоб тебя узнать, их главный иНеповторный опыт был.
Ныне взрыт зверями трубнымиПуть, и что им, если злоВетер шутит всеми румбами,На сто множа их число!
Мимо, гордо, мимо, плавныеРежут синий выплеск вод...Годы Кука, давне-славные,С ризой вставлены в кивот.
В дни, когда над бездной вогнутойВоет огненный циклон,Только можешь глухо, в окна, тыКрикнуть стимерам поклон.
Под водой скалой таиться иБыть размытым ты готов...Эх! пусть челноки таитскиеМечут на тебя швартов!
6 – 7 февраля 1923
Марриэтовы мичманы
Марриэтовы мичманы,Вы, лихая ватага, —Здесь лукаво-комичные,Там живая отвага!
Вслед за вами, по вспененнымТропам, с детства мы – чайка!Волны пели, и в пеньи нам:«Примечай! примечай-ка!»
Где учебник? РассеянноГлаз твердит: «Смерть Аттилы»...А в мечтах: из бассейнаГолубого – Антиллы.
А в мечтах: на фрегате мы,Шхуны в плен с их поклажей!Мальты там берега из тьмы,Шум и скрип такелажа.
А за шквалами шалости:Красть изюм, бить нежонок...Ах! припомнить до жалостиТе страницы книжонок,
Ту неправду, что измалаЖгла огнем неустанным,Ту, что волю в нас вызвала —В жизни стать капитаном!..
20 августа 1923
Песня девушки в тайге
Медвежья шкура постланаВ моем углу; я жду...Ты, дальним небом посланный,Спади, как плод в саду!
Весна цвела травинками,Был желт в июле мед;Свис, в осень, над тропинкамиИз алых бус намет.
Лежу, и груди посланыЛовить слепую мглу...Медвежья шкура постлана,Тепла, в моем углу.
Таясь в тайге, с лосятамиЛосиху водит лось...Мне ль с грудями не взятымиСнег встретить довелось?
Весна цвела травинками.Вот осень. Зрелый грузГнут ветры над тропинками, —Лесных рябин и груш.
Медвежья шкура постлана...Ты, свыкший ветви гнуть,Ты, ветер, небом посланный,Сбрось грушу мне на грудь!
7 февраля 1923
Где-то
Островки, заливы, косы,Отмель, смятая водой;Волны выгнуты и косы,На песке рисунок рунныйЧертят пенистой грядой.
Островки, заливы, косы,Отмель, вскрытая водой;Женщин вылоснились косы;Слит с закатом рокот струнный;Слит с толпой ведун седой.
Взглянет вечер. Кто-то будетЗвать красотку к тени ив.Вздохи, стоны, споры: – «Будет!»– «Нет! еще!» – Над сном стыдливымМесяц ласки льет, ленив.
В ранний вечер кто-то будетЗвать красотку к тени ив...Пусть же солнце сонных будит!Месяц медлит над отливом,Час зачатья осенив.
14 мая 1923
Наедине с собой
Та же грудь
Давно охладели, давно окаменелиТе выкрики дня, те ночные слова:Эти груди, что спруты, тянулись ко мне ли?Этих бедер уклоны я ль целовал?
В памяти плиты сдвинуты плотно,Но мечты, зеленея, пробились меж них:Мастеров Ренессанса живые полотна,Где над воплем Помпеи рубцевались межи.
Ведь так просто, как счет, как сдача с кредитки,С любовницей ночью прощаться в дверях,Чтоб соседка соседке (шепот в ухо): «Гляди-тка!Он – к жене на постель! я-то знаю: две в ряд!»
И друзья хохотали, кем был я брошен,Бросил кого (за вином, на авось),Про то, как выл в страхе разметанный Брокен,Иль стилет трепетал через сердце насквозь.
Были смерти, – такие, что смерть лишь насмешка,Были жизни, – и в жизнях гейзер огней.Но судьба, кто-то властный, кричал мне: «Немешкай!»И строфы о них стали стоном о ней.
Так все камни Эллад – в Капитолии Рима,Первых ящеров лет – в зигзаге стрижа.Пусть целую другую! Мне только зримо,Что я к той же груди, сквозь годы, прижат!
7 июля 1922
Это я
В годы – дни (вечный труд!) переплавливатьВ сплав – часы, серебро в глубину!Что ж мы памяти жадной? не вплавь ли зватьЧрез остывшую лаву минут?
Сны цветные ребенка задорногоМолот жизни в сталь строф претворил,Но туманом явь далей задернуло, —Голубым, где был перл и берилл.
Что нам видеть, пловцам, с того берега?Шаткий очерк родного холма!Взятый скарб разбирать или бережноПовторять, что скопила молва!
Мы ли там, иль не мы? каждым атомомМы – иные, в теченьи река!Губы юноши вечером матовымНе воскреснут в устах старика!
Сплав, пылав, остывает... Но, с гор вода, —Годы, дни, жизнь, и, ужас тая,В шелест книг, в тишь лесов, в рокот города,Выкрик детской мечты: это – я!
9 июля 1922
У смерти на примете
Когда шесть круглых дул нацелено,Чтоб знак дала Смерть-командир, —Не стусклена, не обесцененаТвоя дневная прелесть, мир!
Что за обхватом круга сжатого,Доступного под грузом век?Тень к свету Дантова вожатогоИль червь и в атомы навек?
Но утром клочья туч расчесаны;Пруд – в утках, с кружевом ракит;Синь, где-то, жжет над гаучосами;Где айсберг, как-то, брыжжет кит.
Есть баобабы, и есть ландыши...Пан, тропы травами глуша,Чертежник древний, правит план души...Да! если есть в мозгу душа!
И если нет! – Нам одинаковоВзлетать к звезде иль падать к ней.Но жердь от лестницы Иакова,Безумцы! вам всего ценней!
Да! высь и солнце, как вчера, в ней... НоНе сны осилят мир денной.И пусть шесть круглых дул уравненоС моей спокойной сединой.
24 июня 1923
Домовой
Опять, опять, опять, опятьО прошлом, прежнем, давнем, старом,Лет тридцать, двадцать, десять, пятьОтпетом, ах! быть может, даром!
Любимых книг, заветных лицГлаза, страницы, строфы, всклики;Гирлянды гор, ступни столиц,Муть моря, плавни повилики...
В земной толпе – я темный дом,Где томы, тени, сны, портреты;Эдгаров Янек – я; за льдом —Ток лавы, памятью прогретый.
Но дом живет, волкан горит,С балкона – песни, речи, сплетни:Весенний верх сухих ракит,В одежде свежей плющ столетний!
Лишь домовой, таясь в углу,Молчит в ответ пустым гитарам, —Косясь на свет, смеясь во мглу, —О прошлом, прежнем, давнем, старом.
3 сентября 1922
