Умудриться встать на ноги (они-то не связаны) и, неся стул на спине, добраться до стола, где есть острая пилочка? Так себе оружие, но лучше чем ничего.
Это похоже на план.
Привстаю на цыпочки, силясь переместить свой центр тяжести, чтобы встать.
— Ы-ы-ы…
Дерьмо, я журналистка, а не каскадерша.
Ерзаю, пробуя сдвинуться на край сиденья, но путы не пускают, и я без сил откидываюсь на спинку, тяжело дыша, будто не дергалась на месте, а участвовала в марафоне.
Волосы завешивают лицо; отплевываюсь.
Вовремя, потому как в этот момент за спиной снова хлопает дверь, а затем раздаются приближающиеся шаги. Легкие и звонкие, а вовсе не тяжелая поступь Складчатого.
— Добрый вечер, — улыбается мне молодой мужчина, появляясь в зоне моей видимости.
Ему явно еще до тридцати, но он и не юнец. Худощавый, высокий, темноволосый и темноглазый. Гладко выбрит, модно подстрижен и аккуратно причесан. Одет в темно-серый деловой костюм благородного оттенка. Белоснежную рубашку украшает чернильного цвета галстук.
На мой вкус, мужчина худоват и напоминает типичный офисный планктон, но мордашка у него симпатичная, и одет он стильно и дорого.
Разве что улыбка все портит. И дело вовсе не в кривых зубах — они как раз красивы и ухожены, как и все остальное в его образе. Тем не менее при виде адресованной мне улыбки не могу подобрать к ней другой эпитет, кроме как «гаденькая».
— Здравствуйте, — улыбаюсь в ответ. Эх, жаль ладонь для рукопожатия не подать. — Ваши сотрудники уже передали вам мое деловое предложение? — пытаюсь, если не обхитрить, то хотя бы удивить и сыграть на эффекте неожиданности.
Мужчина же выглядит каким угодно, только не удивленным. Скорее уж довольным. Как кот, которого накормили чем-то вкусным, отчего у него усы встали торчком. Только у этого человека нет усов. Но есть гаденькая улыбка, ага.
— Позвольте представиться, — заговаривает он, как следует обсмотрев меня «кошачьим» взглядом и вновь поднявшись им к лицу, — меня зовут Саймон. И, кажется, вы убили моего отца.
Да уж, неловкая ситуация.
Только открываю рот, чтобы возразить, как Баронет властно поднимает руку.
— Но я не в обиде. Вы оказали мне большую услугу.
Правда? Это ли не повод воспрянуть духом? Но Саймон по-прежнему смотрит на меня как кот на мышь, и это не действует расслабляюще.
— Но, видите ли, Кайя… — Баронет приваливается бедром к столу и, усмотрев на нем мою пилку, аккуратно извлекает ее из чехла длинными тонкими пальцами и принимается не спеша подпиливать ногти. — Видите ли, — продолжает, любуясь своим маникюром и для верности еще и полируя его о собственный рукав, — в нашем… гм… обществе… — Цыганском, что ли? — …не принято оставлять виновных безнаказанными. — Мученически закатывает глаза, будто ему самому неприятна эта тема. — Кровная месть, и все такое. Понимаете? — Ловит мой взгляд.
Медленно киваю. Пока не знаю, как правильно себя с ним вести, поэтому просто слушаю.
— Долг чести, репутация, — продолжает Саймон, возвращая пилочку на место (в футляр, а затем на стол). — Не отомщу как положено, деловые партнеры отца просто-напросто не примут меня в свой круг.
Это он к тому, что ничего личного?
— О, а это что? — Его тоже привлекает моя подкова. Поддевает ее пальцем, металл звенит, прокатываясь по столешнице. — Прелестная вещица. Разводите коней? — Смотрит на меня, повернув голову набок, как птица.
Киваю.
— Планирую. Знаете ли, мой отец…
Скривившись, отчего из симпатичного парня превращается в сморщенную сливу, Саймон вновь вскидывает руку, веля мне заткнуться.
— Выкуп меня не интересует. Долг чести, помните?
— А слава? — принимаюсь торговаться. — Могу выставить вас в своей программе в любом выгодном для вас свете.
Улыбается снисходительно.
— Моя слава в тени.
— Тогда что? — спрашиваю в лоб.
Если бы пришел убивать, убил бы. К чему эти беседы? Значит, что-то от меня надо. А я знать ничего не знаю, значит, не допрос.
— Только правда. — Разводит руками. — Репутация, помните?
Хмурюсь, не понимая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это вы убили моего отца? — Делает шаг ко мне и наклоняется, упершись ладонями в свои колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне.
Эгей! А я-то думала, меня уже признали виновной.
— Вот об этом я и хотела с вами поговорить, — подхватываю с энтузиазмом. — Видите ли, Саймон, — стараюсь подстроиться под его манеру речи, — произошло недопонимание…
Щеку обжигает тяжелой пощечиной. И не будь моя голова крепко присоединена к шее, держу пари, она улетела бы в другой конец помещения, как баскетбольный мяч.
— Ты?!
С сына Барона слезает образ лощеного мажора, как шкура с ящерицы. Перед глазами плывет от удара, но я все равно вижу, как искажается злостью его лицо, как наливаются кровью глаза, а улыбка из гаденькой превращается в хищную — будто фея махнула волшебной палочкой и превратила Золушку в крысу.
Щека сначала горит огнем, а потом немеет и лишь кое-где покалывает мелкими иголочками. В голове становится пусто и звонко.
— Ты?
Новый замах ухоженной изящной кисти. Зажмуриваюсь, но удара не следует. Вместо этого Саймон хватает меня пальцами за подбородок, вынуждая поднять к нему лицо.
— Ну же, открой глазки, — шепчет ласково. — Прости, напугал. Не бойся.
И я еще на свою семейку жалуюсь…
Медленно открываю один глаз, затем второй. Саймон улыбается.
— Ну вот, — комментирует довольно. — Ну так что, ты убила моего папу?
Он держит меня с силой, пальцами сплющивая щеки, поэтому получается не очень внятно:
— Ф-меф.
— Что, прости? — Озадаченно приподнимает брови.
— Нет, — повторяю четко, стоит ему меня отпустить.
Так я и призналась, если у него имеются сомнения. Разбежался.
— Видишь ли. — Саймон отступает, возвращаясь к столу, и теперь опирается о его край бедрами; кладет одну руку поперек груди, поддерживая вторую, которой задумчиво трет острый подбородок. — В обеденном зале нет камер, но девки отца сказали, что это ты…
Вот сучки!
— А Джо говорит, что это он порешил папочку, потому что присмотрел тебя себе еще на рынке…
Джо? Господи, да сколько у него еще имен на одну букву?!
— А ты, красавица, что скажешь?
А что я скажу? Кто виновен, того порешит, а кто ни при чем, того что, отпустит? Так мы вроде не в сказке.
— Ни один из нас? — предлагаю версию и невольно вжимаю голову в плечи, стоит Баронету дернуться. Рука у него тяжелая, даром что сам хлипкого телосложения.
— Не-а, — качает Саймон головой, однако остается на месте. — Это кто-то из вас. У вашего побега после убийства полно свидетелей. Так что мне нужна правда. Невиновный умрет быстро, виноватый… — Отрывает руку от подбородка и делает в воздухе неопределенный жест.
Да что ж у них с папашей за пристрастия такие?
— Ладно, — сдаюсь. — Это Джо.
Если танцовщицы говорят, что это я, а я говорю, что это Джек, то есть шанс потянуть время. До выяснения обстоятельств, так сказать.
Саймон опасно прищуривается.
— Уверена? — голос тихий, вкрадчивый, напоминает шипение змеи — не хватает только раздвоенного языка между зубов.
Надломленно киваю.
Может, он проведет очную ставку? Раз Баронет до сих пор задает вопросы, значит, Джек еще жив.
В этот момент на запястье мужчины звонит коммуникатор.
— Да? — принимает вызов, явно раздраженный тем, что нас прервали. — Что значит, на станции нет ни одной порции «сыворотки правды»?.. Да… Угу… Понял… Черт! И зачем я вас только оставил?! — Сбрасывает вызов и смотрит на меня с таким видом, будто это я зачистила все полки торговцев запрещенными веществами. — Ну, что ж. — Одергивает рукав, пряча комм под манжетой. — Значит, быстро никто из вас не умрет…
Снова звонок. Саймон опять задирает рукав, уже с каким-то остервенением на лице.
— Да!.. Что?! Этот «туманщик»?!. Да, черт тебя подери!
Напрягаюсь при слове «туманщик» и вся превращаюсь вслух, но Баронет уже сбрасывает вызов.
