— Позже продолжим, — бросает мне многообещающе и спешит в ту сторону, где расположена дверь. — Леопольд! В камеру ее, у меня встреча!
И в зоне моей видимости появляется Складчатый.
То есть Леопольд, но это имя ему совершенно не подходит. Я бы назвала его Том. Или Билли.
Глава 42
Меня грубо вталкивают в темное душное помещение. Падаю на колени на жесткий бетонный пол и, кажется, разбиваю их в кровь. Дверь с шумом захлопывается, грохочет замок (все ручное, а не электронное, будто в доисторическом замке), а я шарю ладонями по полу, пытаясь понять, где оказалась.
После яркого света коридора адаптироваться к темноте тяжело, и кажется, будто я вовсе ослепла. Рука натыкается на что-то мокрое, прохладное и немного вязкое. Сдвигаю и раздвигаю пальцы, не отрывая ладонь от пола, и пытаюсь понять, во что я влезла, а заодно вспомнить, что мне напоминает витающий в воздухе запах. А когда эти два пункта сходятся в голове воедино, то резко отдергиваю руку.
Кровь. Мать вашу, это лужа крови!
В помещении тихо и абсолютно темно, так что напрасно я надеялась на то, что глаза просто не успели привыкнуть ко мраку. Спустя несколько минут пребывания в этом месте виднее не становится.
Чертыхаюсь, вытирая ладони о штаны. Теперь не понять, где моя кровь из разбитых коленок, а где чья-то чужая, натекшая на пол еще до моего появления. Джинсы мокрые насквозь.
Всхлипываю и торопливо зажимаю губы запястьем. Спокойно, Кайя, вдох-выдох. Спокойно. Где наша не пропадала? Даже если вас сожрали, у вас есть два выхода, не так ли? А если в арсенале имеется нож, то можно сообразить и третий. Ножа у меня нет, но это дело наживное, главное — взять себя в руки.
Вдох-выдох.
В первые мгновения стою на коленях, потом сажусь на пятки. Не двигаюсь и, положив ладони на бедра, тяжело дышу. Села бы в позу лотоса, но «чистота» пола не располагает, поэтому приходится успокаиваться так.
Вдох-выдох…
Глаза так и не привыкают к темноте, зато слух постепенно настраивается на нужную волну. Слышу далекий глухой хлопок другой двери где-то в коридоре, редкое падение капель — поблизости. «Кап!» И только через минуту еще одно: «Кап!»
Передергиваю плечами: точно, как в застенках древнего замка.
А потом мой слух улавливает кое-что еще, на что я за стуком собственного сердца не обратила внимания сразу — чье-то хриплое сбивчивое дыхание.
— Джек, это ты?
Они же не стали бы сажать меня в камеру к кому-то другому? То есть вполне, может, и стали бы — в качестве урока. Но, в моем понимании, это был бы кто-то без кровопотери, а наоборот, полный сил, а заодно соскучившийся по женской ласке.
— Джек, ты здесь?
Наплевав на грязный пол, поднимаюсь на корточки и снова начинаю шарить ладонями в темноте.
— Джек?
Сама не знаю, чего хочу больше: чтобы это оказался он, мой старый знакомый камикадзе, уже не раз вытаскивавший мою задницу из… да, тоже из лютой задницы. Или же чтобы это оказался кто угодно другой, в то время как Джек уже дал бы деру из дома этой семейки извращенцев.
— Джек?
Передвигаюсь по камере на корточках, продолжая шарить руками по полу. Пальцы натыкаются на прохладную кожу чьей-то куртки. Да, точно куртка: расстегнутая «молния», карман на заклепке… вздыбившийся край изоленты на рукаве.
— Джек… — уже без вопросительной интонации.
О черт.
— Джек, ты меня слышишь? — Начинаю тормошить его за плечо. Он же дышит, значит, живой, ведь правда? — Дже-е-ек!
В ответ с пола доносится хриплый стон, и снова наступает тишина.
Дерьмо. И кто теперь будет меня спасать, я вас спрашиваю?
— Ох, Джек… — вздыхаю, касаясь его лица.
Щетина колет подушечки пальцев. Если кровь на лице и есть, то она размазана и уже высохла, открытых ран не чувствую. А нет — подбородок еще мокрый, губа явно разбита и сильно кровоточит, но величину ущерба на ощупь не разберешь. Отделали его знатно — это без сомнений.
Впрочем, учитывая то, что до этого он без раздумий снес голову одному из людей Баронета в переулке, вряд ли можно было ожидать, что коллеги почившего будут настроены вести вежливые беседы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сажусь на пол и бережно устраиваю голову Джека у себя на коленях. Волосы у него, кажется, тоже в запекшейся крови. Бездумно перебираю пальцами.
Ты делаешь успехи, Кайя: навредила родному брату, угробила ни в чем не повинную барменшу, а теперь подставила единственного человека, который тебя спасал, несмотря ни на что.
Здравствуйте, меня зовут Кайя Вейбер, и я эгоистичная сволочь…
Громко всхлипываю, но тут же велю себе заткнуться.
Давай еще разнойся тут, ага.
Глава 43
Не знаю, сколько проходит времени. По-прежнему капает вода. Где-то вдалеке хлопают двери, как бы показывая, что там, за дверью этой душной каморки, жизнь идет своим чередом. А я все так же сижу, опершись спиной о стену и вытянув ноги, и глажу по волосам мужчину, спящего на моих коленях.
Кажется, постепенно его дыхание становится ровнее. А может, мне и в правду это только кажется, но прислушиваться надоедает. Не хватало еще вообще ничего не услышать. Что мне тогда делать? Держу пари, реанимационную бригаду Леопольд и его приятели нам не привезут.
Леопольд — надо же.
Поэтому, собственно, и начинаю говорить — потому что тишина сводит с ума. А голос у меня приятный (подписчики не дадут соврать) и успокаивает даже меня саму.
— …Иногда она брала нас с собой на работу, — говорю, продолжая бездумно водить рукой по чужим волосам, пропуская между пальцев короткие пряди, и улыбаюсь в темноту собственным мыслям. — Эта суета, постоянный драйв, люди, шум, запахи… Маленький Шон все время плакал, его это пугало. А я смотрела во все глаза и мечтала, что я буду так же: вспышки фотокамер, рабочий гул офиса, мое лицо на огромном билборде над улицей. — Хмыкаю. — Два года назад мое лицо действительно появилось на голо на уровне воздушной транспортной сети в центре Ромеро. Правда, у меня там были одна бровь выше другой и совершенно раздражающая улыбка, в которую кто-то меткий уже в первые часы запустил переспевшим помидором. Но недовольные — это составная успеха и известности, не так ли?.. Знаешь, я же никогда не хотела, чтобы меня любили… Чтобы знали, чтобы восхищались — да. А любила меня только мама. И Шон. — Шмыгаю носом и себе же поясняю: — Сыро тут. Так и простыть недолго. Что думаешь, Джек, не простынем?
— Не успеем, — раздается в ответ.
Резко отдергиваю руку, от неожиданности подпрыгивая на месте. Его голова бьется о мою коленную чашечку. Джек шипит сквозь сжатые зубы, трет рукой затылок, однако не делает попытки подняться, будто лежать на моих коленях для него в порядке вещей.
— И давно ты не спишь?! — негодую.
— Давненько.
— Скотина! — На сей раз намеренно дергаю ногой, чтобы он как следует припечатался об нее головой.
— Эй, полегче, у меня, может быть, сотрясение.
— Я тебе сейчас еще поломанный нос устрою, — шиплю, возмущенная до глубины души.
Я… Я! Откровенничала перед этим! Да пристрелиться.
Кайя, это фиаско будет пострашнее, чем вся та ситуация, в которой ты оказалась.
— Не уверен, что он еще не сломан, — тем временем откликается Джек, кажется, щупает свою переносицу. Ни черта не видно, но движение точно есть. — Ливануло из него прилично.
— Ливануло у него, видите ли, — кривляюсь, передразнивая. — Весь пол испачкал.
— Ну извини, — огрызается привычно-издевательски, будто мы пьем кофе в каком-нибудь кафе, а не сидим черт знает где в ожидании черт знает чего.
— Слушай, а ты не хочешь с меня встать? — интересуюсь, и не подумав скрывать раздражение.
— Не-а. Удобно.
Абзац. Где только таких наглых делают?
Однако перестаю ерзать и расслабляюсь, откинувшись на стену. На самом деле с ним комфортно. Нет, не в плане общения (упаси боже, этот человек невыносим!), а вот физически — весьма. Бывают такие люди, которых приятно впускать в личное пространство, их хочется касаться, а не отталкивать. И это тот самый случай.
