если я погорю, ты поставишь мне кружку черного пунша в заведении кума Акилле?
— Так вот отчего адвокат возражал против парового насоса, — подхватил синьор Джоконди. — Он, видно, хотел из собственного кармана возместить каждому его убытки. Вот как он любит наш город! Вот какой он горячий патриот!
Оба неожиданно отвернулись и, выпятив вперед животы, воздев к небу руки, вперевалку побрели по двору, ругая адвоката на чем свет стоит.
— Адвокат! Да это же опасный сумасброд! Теперь это видно!
— Адвокат провалил дело в суде! Он проиграл ведро дону Таддео! — донеслись крики с Корсо.
Адвокат вздрогнул и, словно собираясь поклониться, поднес руку к красному вязаному колпаку, нахлобученному на самые уши. Но он вовремя опомнился и направил свои стопы к насосам. Однако Аллебарди с грозным «берегитесь, адвокат!» окатил ему холодной струей ноги. Тогда адвокат, поплотней закутавшись в свое пальтецо, точно его пробирала дрожь, вернулся на середину двора. Проходивший мимо супрефект синьор Фьорио подхватил под руку своего спутника откупщика, с явным намерением уклониться от встречи, но адвокат пустился ему наперерез.
— Все идет как нельзя лучше, господин супрефект! Честное слово, я начинаю верить в предчувствия. Не далее как на той неделе я поручил своему другу Аквистапаче проверить работу насосов. Потому-то его молодцы сегодня так блестяще выдержали экзамен. Теперь, можно сказать, на огонь надета узда. А что крыша провалится, так и пускай себе проваливается. Меньше всего нас беспокоит крыша. Не правда ли, господин супрефект? — Так как никто не мешал адвокату говорить, жесты его становились все величественнее. — Да и крыша бы не загорелась, если бы этот идиот Маландрини не вздумал сушить на чердаке кукурузные кочерыжки. Теперь того и гляди огонь прорвется в жилые помещения. Вот несчастье, господин супрефект!
И он дотронулся до своего красного колпака. Супрефект неуверенно огляделся. С крыши, шурша, осыпалась дранка. В толпе кричали «долой адвоката!», и где-то в отдалении коровы вторили этим крикам зловещим мычанием.
Это заставило отца города решиться. Изобразив на лице начальственную холодность, он произнес:
— Не находите ли вы, господин адвокат, что ночи уже бывают свежи об эту пору? Как бы утренний ветер не принес нам еще большее похолодание.
Адвокат побледнел при мысле о ветре. Весь город может запылать. Небо станет сплошным морем огня. Как бы в нем окончательно не обуглились его собственные величие и слава! И он одним прыжком очутился на горящей головешке.
— То-то я смотрю, вы в охотничьих сапогах, — сказал супрефект.
Адвокат только теперь заметил, как он одет. В одном пальто — без воротничка.
От смущения он залепетал:
— Надо же, чтобы в спешке мне попались под руку сапоги, которых я не надевал уже три года. С тех пор как общественные обязанности мешают мне ходить на охоту.
Супрефект с заметным удовольствием бросил взгляд на свой безупречный костюм. Он погладил бороду, оглянулся на откупщика и словно вскользь заметил:
— Наверно, у вас было предчувствие во сне, что общественные обязанности не помешают вам больше надевать эти сапоги.
Услышав это, адвокат выпрямился и с неожиданной твердостью в голосе возразил:
— С тем большей радостью, синьор Фьорио, я оказываю обществу эту последнюю услугу. Все мы, господин супрефект, только слуги народа, и когда ему заблагорассудится отпустить нас…
— Долой адвоката!
На секунду он зажмурился, затем договорил:
— …самое достойное — поблагодарить его и уйти.
Сказав это, адвокат повернулся и покинул супрефекта. В ту же секунду обвалилась крыша у самой трубы. Из окон второго этажа вырвались густые клубы дыма. Все затаили дыхание, как вдруг кто-то в толпе отчаянно крикнул, и десятки голосов подхватили этот крик:
— Там кто-то есть в доме! Вон в том окне! Глядите, в окне! Глядите, в окне! Человек горит живьем!
И действительно, в светящихся облаках дыма мелькало что-то белое.
— Это моя жена! Это она! — завопил Маландрини. Заломив руки, он бросился вперед, словно намереваясь взлететь на воздух.
Рабочие остановили его.
— Лестница загорелась. Надо сперва подтащить насос!
— Эрсилия! Ну иди же, Эрсилия! — голосил хозяин, знаками умоляя жену спуститься вниз.
— Это не Эрсилия! Это актриса! — крикнул чей-то голос из толпы.
Минутное оцепенение. Все, словно пораженные столбняком, смотрели на растерянное, оторопелое лицо, которое маячило в окне. Но вот оно дрогнуло, из перекошенного рта вырвался отчаянный крик: он еще звенел в ушах, когда окно заволокло черным дымом.
— Синьорина Италия! — крикнул аптекарь. — Помогите мне ее спасти! — И он беспорядочно заметался.
На Корсо кто-то пронзительно взвизгнул:
— Ромоло!
Старик схватился за голову, не зная, что делать. Кьяралунци и актеры стали направлять насос на лестницу: рабочие бежали с полными ведрами, но тут что-то черное прошмыгнуло мимо, никто не заметил — бегом или ползком, взобралось по лестнице и исчезло в дыму. Все увидели только, что кучер Мазетти сидит в ведре, а сам он уверял, что его туда толкнул дон Таддео.
— Дон Таддео! Ах, дон Таддео! — пронеслось в толпе, и все вытянулись в сторону дымящегося окна, от которого священник оторвал актрису. Он взвалил ее на плечи и бросился бежать навстречу бушующему пламени. Минуту, полную ужаса, все смотрели друг на друга.
— Черт побери! — восклицали мужчины.
— Дон Таддео погиб! — скорбели женщины, а иные добавляли: — Если актриса останется жива, я убью ее собственными руками.
— Помолимся. — Многие запели хором. И вдруг:
— Вот он! Смотрите! Чудо! Чудо!
Сломив сопротивление вооруженных властей, народ хлынул во двор. Дон Таддео повалился на землю у стены, подле самой двери, из которой он вынес актрису. Когда раздались аплодисменты, он только прикрыл веки. Италия в одной рубахе с громким визгом носилась по двору. Женщины остановили ее.
— Пади к его ногам! Если бы из-за тебя что-нибудь приключилось с доном Таддео, плохо бы тебе пришлось.
Бедняжка, казалось, сразу лишилась сил. Покорно поникла она перед священником. Он так и не открыл глаз и только побелел как полотно, когда ее губы коснулись его руки. Его длинный восковой нос вздрагивал. Мелко дрожали плечи под изодранной сутаной, рука так тряслась, что ускользала из-под ее губ.
— Точь-в-точь Иисус и Магдалина! — восхищались женщины, а мужчины аплодировали чуть ли не у самого лица священника.
— Не трогайте его, а то он еще заболеет. Только воистину святой может так рисковать жизнью! Посмотрите на него, мужчины! Где были вы, хотя плечи у вас не в пример шире и вино вы хлещете как воду. Где был ты, Чимабуэ? Если бы не наш святой, бедняжка бы погибла… Позволь мне поцеловать край твоего рукава, и моя дочурка Пина наверняка выздоровеет.
Женщины оттеснили Италию, каждой хотелось
