– Это вы хотели ехать в горы, – напомнил Мак-Грегор. Если бы мы оставили в стороне Биджар, ничего бы не случилось.
Эссекс не стал спорить. Он умел попрекать, но и сам умел выслушивать упреки; впрочем, спор о том, кто из них виноват в их злоключениях, так и остался навсегда нерешенным.
Мак-Грегор повернулся к Эссексу спиной и ушел обратно в грот.
Он сказал Кэтрин, что Эссекс цел и невредим. Она все еще лежала на кошме, но теперь возле нее сидела смуглая девочка лет десяти-двенадцати, которая быстро-быстро лопотала что-то по-курдски. На девочке был длинный шелковый халат, голубой с желтым, широкие шаровары, стянутые у щиколоток, и плоская красная тюбетейка, обшитая золотыми монетами; на запястьях побрякивали тонкие медные браслеты. Весело смеясь, она просила Кэтрин, чтобы та дала ей немножко краски для губ. Когда Мак-Грегор вошел, девочка вежливо приветствовала его, проговорив «мархабба», а затем снова повернулась к Кэтрин, которая только беспомощно мотала головой в знак того, что она ничего не понимает.
– Велите ей, чтобы она ушла, – попросила Кэтрин Мак-Грегора.
– Она просит губной помады.
– После.
– Она знает, что вы упали с лошади, и говорит, что вы очень бледная.
– Ах, уберите ее от меня, – сказала Кэтрин.
– Ее зовут Пируза. – Мак-Грегор еле поспевал за маленькой курдкой. – Она хочет ухаживать за вами.
– Тогда скажите ей, чтобы она перестала трещать.
– Вы ей очень нравитесь, и она вас жалеет, – переводил Мак-Грегор. Пируза пощелкала языком и тронула разорванные штаны и расцарапанные колени Кэтрин.
Мак-Грегор отказался от попыток переводить болтовню девочки; вдруг он заметил, что их поклажа лежит в гроте. – Как это попало сюда? – спросил он.
– Наш милейший проводник принес, – ответила Кэтрин.
Мак-Грегор развязал мешок, достал дорожную аптечку и протянул ее Кэтрин.
– Почему вы так отвратительно спокойны? – сказала она. – И почему вы не привели Эссекса?
– Он там заявляет решительный протест.
– И правильно делает. Почему вы ему не помогаете?
– Чего он хочет? – спросил Мак-Грегор. – Уехать отсюда, положив в карман официальное извинение курдского министра?
– Как-то нужно вылезать из этой истории.
– Гораздо лучше будет, если мы отнесемся к этой истории по-деловому и поговорим с ними спокойно. Возмущаться и негодовать бесполезно. Все обойдется благополучно, если мы будем держать себя, как нужно, – Мак-Грегор положил возле Кэтрин ее спальный мешок и развязал его. Кэтрин немного повеселела, хотя и морщилась от боли, смазывая иодом разбитые колени с помощью Пирузы, которая продолжала безумолку болтать.
– А с вами случались такие истории? – спросила Кэтрин Мак-Грегора.
– Раза два.
– Поэтому вы сохраняете такое противное хладнокровие?_Она отстранила темное лицо девочки от своего колена. – А как по-вашему, что они собираются с нами сделать?
– Может быть, ничего.
– Тогда зачем они загнали нас сюда, как скотину?
– Курды загоняют всех, кого они застают в этих горах. Видите ли, – добавил он с иронией, – это, как-никак, их страна. Не мешало бы нам помнить об этом, вместо того чтобы настаивать на своем праве ездить повсюду, куда захочется. И неплохо бы подумать о сохранении своего достоинства. Эссекс слишком много шумит.
– Он злится от обиды и бессилия, – сказала она, – и я отлично его понимаю.
– Он ставит себя в глупое положение. Кэтрин кончила смазывать колени. – Выйдите, я переоденусь, – сказала она, – и возьмите с собой эту трещотку.
Мак-Грегор повернулся спиной и стоял так, пока Кэтрин надевала клетчатую юбку.
– О чем эта цыганка болтает? – спросила Кэтрин. – Да уйди ты, ради бога. – Пируза, смеясь от удовольствия, разглядывала юбку Кэтрин. Потом подхватила с земли ее разорванные лыжные штаны и с громким смехом пустилась наутек, позвякивая браслетами, сверкая зубами и веселыми озорными глазками.
– Ну вот, она украла мои штаны, – сказала Кэтрин. – А зачем вы их бросили? – Мак-Грегор засмеялся. – Зато вы совсем пленили ее. Она все время восхищалась, какой у вас маленький носик, какие красные-красные губы и какая нежная кожа. Она сказала, что у вас такое лицо, как будто его вылизал котенок.
– Курды говорят по-персидски?
– Нет, но их язык очень похож на персидский.
– Она говорит так, как будто читает какие-то непонятные стихи.
Вошел Эссекс и, заметив мешки, сказал, что никак не думал снова увидеть их.
– Что-нибудь украли? – спросил он.
– Кое-что из провизии, – ответил Мак-Грегор.
– Я нашел одного курда, который знает несколько слов по-немецки, но он только ухмыляется и говорит: «Achtung», когда я его спрашиваю, почему нас здесь держат. Неужели ничего нельзя сделать, Мак-Грегор? Так-таки ничего?
– Например, что бы вы хотели?
– Не знаю, но не в моих привычках сидеть сложа руки и подчиняться обстоятельствам. И я не намерен привыкать к этому. – Эссекс уже поостыл немного.
Мак-Грегор тоже заговорил более примирительным тоном: – Мы сейчас не можем поступать по-своему. Имейте немного терпения. Они объяснят нам, что это значит.
– Они не имеют права задерживать нас. Разве они не понимают, кто мы такие?
– Это им все равно, – сказала Кэтрин.
Вошел курд и объявил, что если они желают, то могут поесть. Он коротко предложил им следовать за ним, и они молча повиновались, в надежде, что их положение скоро разъяснится.
Десятка два мужчин и две женщины сидели вокруг кошмы. На кошме стояли грубые миски, из которых курды пальцами доставали еду. Они громко чавкали, громко говорили между собой и, весело ухмыляясь, смотрели на подошедших чужеземцев.
– Это хороший знак, что они пригласили нас разделить с ними трапезу, – тихо сказал Мак-Грегор, чтобы подбодрить своих спутников.
После долгих криков курды подвинулись немного, и трое англичан уселись среди них перед дымящимися мисками. В тусклом свете старой керосиновой лампы едва можно было различить стоявшую на кошме снедь; глядя на нее, все трое почувствовали отвращение, даже Мак-Грегор. Все блюда были похожи на какое-то месиво, но в одних мисках были бобы, в других – творог, в третьих – лепешки, плавающие в мясном отваре. Зная, что подать пример следует ему, Мак-Грегор запустил пальцы в миску с бобами, откуда уже угостился его сосед.
– Лепешки вам понравятся, – шепнул он Кэтрин.
– Я есть хочу, – тоже шопотом ответила она. – Дайте мне эту противную миску. Что там, бобы?
– Да, и очень горячие.
Кэтрин зачерпнула бобов из миски и поднесла их ко рту, она не согнула пальцев, и бобы вывалились. Мак-Грегор показал ей, как надо складывать кончики пальцев, и Кэтрин попробовала еще раз, зная, что двадцать мужчин и две женщины неотступно следят за ней. Она ловко достала бобы согнутыми пальцами и благополучно донесла до рта.
– Молодец! – тихо сказал Мак-Грегор.
Эссекс не притронулся к мискам. Он брал длинные ломти мяса с медной сковороды, клал их на сухие лепешки и ел не спеша, поглядывая на хозяев, переговаривавшихся между собой гортанными голосами. В желтоватом свете лампы курды выглядели очень живописно: нарядная красочная одежда, тонкие черты лица, горящие взоры, прямые носы. Мак-Грегор смотрел на Эссекса и думал о том, что трудно найти столь отличных друг от друга людей, как Эссекс и эти курды. Изысканным манерам, столь естественным в Эссексе, противостояли не менее изысканные манеры курдов; достаточно было посмотреть, как изящно они едят пальцами. Эта мысль занимала Мак-Грегора, но он не успел додумать ее до конца, потому что прибежала Пируза и снова стала приставать к Кэтрин.
– Что ей еще нужно? – спросила Кэтрин. Пируза принесла штаны Кэтрин. На коленях были аккуратно наложены заплатки. Отдав штаны Кэтрин, она принялась бегать вокруг кошмы, хватая то одну миску, то другую и усердно угощая Кэтрин. Курды громко выражали девочке свое одобрение. В конце концов она втиснулась между Кэтрин и Мак-Грегором и сама стала есть с большим аппетитом.
– Они называют ее Пируза-Золотые ушки, – сказал Мак-Грегор.
– Вы только посмотрите, как она уплетает.
– Она дочь шейха.
– А который из них шейх? – спросил Эссекс.
– Его, повидимому, здесь нет. Одна из женщин – его жена. – Мак-Грегор внимательно вгляделся в лица курдов, освещенные тусклым светом лампы. Нет. Их начальника здесь не было. Двое из присутствующих держали себя очень властно, но их не называли шейхами. Они во всем разнились друг от друга, и между ними то и дело разгорался ожесточенный спор. Оба они были молоды; один – высокий, голубоглазый и рыжеватый, что немало удивило Мак-Грегора другой – маленький, некрасивый, с узкими монгольскими глазами, в которых сверкал насмешливый огонек. Как только они начинали спорить между собой, все умолкали. Победа обычно оставалась за маленьким. Рыжеватый был неглуп и даже остроумен, но не мог тягаться со своим изворотливым противником.
