не полагаются. Вот печенье.
– Ну ладно, – милостиво согласилась Алиса.
Женя собрала со стола и сложила в раковину тарелки, налила в чашки розового киселя. Эркин с удовольствием глотнул ещё тёплую густую жидкость. Странно, но в столовой вроде такой же кисель, и цвет, и запах, а у Жени вкуснее.
– Подлить ещё? – спросила Женя, заметив, как он медленно пьёт, растягивая удовольствие.
– Нет, – улыбнулся Эркин. – Отяжелею, работать не смогу.
– А ты опять на работу идёшь? – удивилась Алиса.
– Мы на беженское новоселье идём, – объяснила Женя, допивая свою чашку.
– А я?
– А ты сейчас ляжешь спать.
Алиса надула губы, но спорить не стала.
– Я вымою, – Эркин встал из-за стола и мягко оттеснил Женю от раковины.
– Хорошо, я уложу её пока. Алиса, пошли умываться, зайчик.
– Эрик, ты только меня поцеловать приди, – сказала Алиса, выходя из кухни.
– Приду, – пообещал Эркин, ополаскивая и расставляя на сушке глубокие тарелки.
Он уже закончил мыть посуду и протирал стол, когда в кухню заглянула Женя.
– Эркин, иди поцелуй её. И будем собираться.
– Иду.
Эркин повесил тряпку, быстро ополоснул руки и вытер их кухонным полотенцем.
Алиса уже лежала в постели, укрытая, угол одеяла подсунут под щёку, глаза сонные.
– Э-эрик, – вздохнула она, когда Эркин наклонился над ней.
– Я, маленькая, – он коснулся губами её щёчки. – Спи спокойно.
Алиса успокоено закрыла глаза. Эркин выпрямился и, наверное, с минуту стоял, молча глядя на неё. Женя его не торопила.
А потом они быстро собрались, немного поспорили из-за его рабских штанов – Женя не могла допустить, чтобы он в таком виде показался на людях, а Эркин доказывал, что лучшей одежды для натирания полов у него нет. Помирились на том, что пойдёт он в «приличном», а рабские штаны возьмёт с собой и там переоденется. Эркин переоделся в старые джинсы и красно-зелёную ковбойку, натянул на босу ногу извлечённые из кладовки сапоги – всё-таки в шлёпанцах холодно – взял под мышку свёрток с рабскими штанами, Женя накинула на плечи тёплый платок, взяла свёрток с фартуком для себя и их подарком, и они пошли к Тиму.
К изумлению Зины, их огромная квартира оказалась тесной: столько людей к ним пришло. И из дома, и с Тимочкиной работы, и… многих она даже не знала. Друзья знакомых, сослуживцы соседей… шум, гам, стук молотков, восторженные взвизги и вопли Димы и Кати, кто за работой поёт, кто ругается… голова кру́гом. Груды одежды на полу, гора подарков, а ещё стол надо делать, господи…
– Ты, главное, спокойно, – Баба Фима ловко чистит картошку, локтем отстраняя лезущую прямо под нож Катю. – А ты сбегай, посмотри, как там, дальнюю комнату домыли, аль нет, – и, когда Катя убегает, улыбается Зине. – Всё нормально, Зин, и мужик у тебя правильный. Руки, голова – всё у него на месте. А что он рычит, так мужику либо рычать, либо кулаки в ход пускать, иначе они не могут. Он ещё сам себя не понял, живёт, как по льду ходит. Обомнётся, опомнится, всё хорошо и будет.
Зина вздохнула.
– Спасибо на добром слове, Баба Фима.
В кухню вбежала Женя.
– Зина, там полочки разметить надо.
И тут же появилась Катя.
– Мам, мастика нужна. И… суконка.
На закипевшем чайнике оглушительно задребезжала крышка. Зина рванулась бежать сразу по трём направлениям, и у неё на пути вдруг возник Дима.
– Мама, а в кладовке…
Господи, ну и денёк, ну… ну, нет слов…
Тим тоже не ожидал такого. Хотя… у Морозов не меньше народу и суматохи было. Но там он пришёл, а здесь к нему пришли. И называли его хозяином. Хоть и по-русски, а всё равно… царапает. Но и приятно.
Тим вошёл в самую большую комнату, где Эркин натирал вымытый и уже подсохший паркет. Посмотрел на его мускулистую напряжённую спину.
– Ты…ты как?
– В порядке, – ответил, не поднимая головы, Эркин. – Ты чего мастики так мало купил? Не хватит на все комнаты.
– Не рассчитал, – вынужденно согласился Тим. – Здорово получается у тебя.
– Выучили, – кратко ответил Эркин.
И по его тону Тим понял, что продолжать эту тему не стоит. Эркин снизу вверх посмотрел на него и улыбнулся.
– Реши, какие ещё натирать. На все комнаты не хватит. Если ещё и прихожую… – Тим кивнул. – А остальные я вымою и подмажу чуть, потом сам доделаешь.
– Спасибо.
– Не за что, – хмыкнул Эркин.
– Эй, хозяин, – заглянул в дверь полуседой мужчина в голубой майке с неровным глубоким шрамом на плече. – Ты вешалку-то где ставить будешь?
– Иду, – Тим заставил себя отвести глаза от завораживающе красивой игры мускулов на спине и плечах Эркина.
Эркин даже вроде не заметил этого, сосредоточенно втирая мастику в медово золотистые дощечки. И так, и так, и так…
– Дядя Эрик, а я с тобой хочу…
Эркин посмотрел на Катю, на её тоненькие ручки-палочки. Где ей натирать: силы меньше, чем у мухи.
– Возьми вон ту тряпку и, где я натёр, тоже каждую дощечку протирай.
– Ага, – выдохнула Катя.
Так-то это ему не нужно, но ей по силам и вреда не будет. А хороший паркет. Если его сейчас как следует натереть, то долго держаться будет. Его руки совершали привычные движения, знакомые с детства, с того бесконечно далёкого и очень близкого дня, когда их, пятилетних, только-только прошедших сортировку и отобранных в спальники, привели в просторный, похожий на сортировочный зал и надзиратели, тыкая дубинками им в спины и ягодицы, стали их учить натирать паркет. И вот… всё как тогда. Только теперь ему, чтобы втереть мастику достаточно один раз провести щёткой, а тогда… Эркин тряхнул головой. Всё так и всё не так. И не надзирательский взгляд на спине, а совсем другой. Он выпрямился, чтобы взять банку с мастикой и увидел стоящую в дверях Зину. Улыбнулся ей.
– Не мешает она тебе? – ответно улыбнулась Зина.
– Я помогаю, – пискнула Катя.
И он кивнул, подтверждая её слова. Зина вздохнула, глядя на его работу. И долго бы так простояла, если бы её кто-то не окликнул.
Натерев пол, Эркин ещё раз, по площади, протёр его суконкой и улыбнулся Кате.
– Пошли дальше?
– Пошли, – кивнула Катя, завороженно глядя на него.
– Тогда беги, спроси, какие ещё комнаты натереть.
Катя кивнула и исчезла. Эркин оглядел комнату. А что, неплохо. Столовая или гостиная. И обои ничего, симпатичные. И шторы…
Катя привела сразу и Тима, и Зину. И, конечно, прибежал Дим. И хотя решать было особо нечего, и так же ясно, что четыре комнаты – это гостиная, которую Зина упорно называла
