не понадобилось, а когда отогреется и разбухнет… И наконец поставил её.
– Посередине сделаем?
– Нет, – сразу решил Тим, вспомнив виденные им когда-то украшенные к Рождеству дома беляков. – Вот в этот угол.
И, опасаясь поцарапать паркет, отворачиваясь от лезущих в лицо колючих ветвей, взялся обеими руками за ствол, приподнял и перенёс ёлку в угол так, чтобы свет падал и из окна днём, а вечером от люстры. И чтобы с любого бока подойти было можно.
– Вот так, – выдохнул Тим, отступив на шаг.
– Ага, – согласилась Зина. – А наряжать завтра будем.
Тим ещё раз придирчиво оглядел ёлку со всех сторон: не клонится ли куда – и удовлетворённо кивнул.
– Хорошо.
– Хорошо, конечно, – кивнула Зина и тут же ойкнула. – Ой, а воды-то не налили! Я сейчас.
Она выбежала из гостиной, чем-то где-то громыхнула и бегом вернулась с плоским тазом, который подсунули под ёлку так, чтобы срез ствола чуть-чуть не касался дна. Пока Тим заново укреплял ствол, Зина принесла в ковшике воды и налила в таз.
– Вот так, Тима. А теперь спать пошли. Завтра всё уберём.
– Завтра, – согласился Тим.
Выходя из гостиной, он погасил свет, и до спальни они дошли в темноте. Не зажигая света, разделись и легли. Тим обнял, притягивая к себе, Зину.
– Замёрзла?
– Да нет, Тимочка, – тихо засмеялась она.
Всё её тело колыхнулось от этого смеха, и Тим тоже засмеялся, налёг на неё. Зина готовно поддалась. Её мягкое тёплое тело колыхалось под ним, послушно отзываясь на каждое его движение. Так было каждую ночь, и каждую ночь он заново удивлялся тому, что это с ним, на самом деле. И каждую ночь тёплые мягкие губы Зины прижимались к его губам, и её шёпот, повторяющий его имя и ещё какие-то слова, обжигал его ухо, и он засыпал, обнимая её, и её руки гладили его волосы и натягивали на него одеяло.
– Спи, Тимочка, спи, родной мой, любимый мой, единственный мой.
Днём она ему этого не говорила.
Алиса встретила их, насупившись. Конечно, она была обижена тем, что её не взяли на беженское новоселье. Но тут началась суета с ёлкой. Эрик затаскивал её с лоджии, её укрепляли в крестовине, приспосабливая ещё сначала ведёрко, а потом тазик для воды и устанавливали в большой комнате. Это было так интересно и весело, что Алиса забыла о всех обидах. А потом они ужинали и после ужина играли. В мозаику. И не на кухне, а у неё в комнате, за её столом. И они с Эриком сделали наконец большой венок. И мама с ними играла.
Когда Женя предложила Алисе отправиться спать, та не стала спорить. Пластинку с венком оставили на столе, чтобы было красиво. Алиса проверила, легли ли спать Линда, Мисс Рози, Спотти, Дрыгалка и Андрюша, и отправилась в вечерний поход в уборную и ванную.
Пока Женя укладывала Алису, Эркин быстренько перенёс свою сумку с вешалки в кладовку и сунул к остальным своим пакетам с подарками, а два апельсина принёс в спальню и спрятал под подушку Жени. Озорство, конечно, но… он сам не понимал, зачем это сделал, но… сделал и всё. Два больших апельсина… запах апельсиновых корок… как он сводил его с ума в лагере после той поездки за фруктами, упрямо напоминая о несбыточном… кисло-сладкий сок на губах и языке… Эркин тряхнул головой и подошёл к окну, поправил шторы, посмотрел, как там хризантемы. От белых лохматых шариков пахло чуть горьковато и очень приятно. Ну вот…
– Эркин, ты в душ?
– Да, – оторвался он от окна. – Я мигом.
– Хорошо, я пока посмотрю, что нам ещё завтра купить, – улыбнулась Женя.
В душе Эркин быстро разделся, засунул трусы в ящик для грязного, где уже лежали его портянки, рабочее полотенце и креповая рубашка. Много стирки накопилось. Надо будет и самому стирать, а то он свалил всё на Женю. Эркин задёрнул занавеску у душа и пустил воду. Уф, хорошо-то как! Даже потянуться чуть-чуть, вот так, и помять мышцы на руках и ногах, вот так… Ну, всё. Конечно, можно ещё пополоскаться, но Жене тоже помыться надо. Со вздохом Эркин выключил воду, раздвинул занавес и перешагнул на пушистый коврик, полукольцом окружавший душ. Коврики для ванной и уборной им подарили, и теперь что туда, что сюда можно босиком заходить: кафеля почти и не видно. Эркин сдёрнул с сушки большое – чуть меньше простыни – мохнатое полотенце, вытерся, ещё раз растеребил и вытер волосы, повесил на сушку и расправил полотенце, оглядел ванную. Вроде порядок. Ну вот, время позднее, Алиса спит, но… нет, не стоит нагишом. Он натянул старые джинсы и вышел из ванной.
Женя на кухне перебирала туески и банки и, когда он остановился в дверях, подняла голову и улыбнулась.
– Иди ложись, Эркин, я только уберу сейчас и тоже лягу.
Он кивнул, ответно улыбнулся и пошёл в спальню. Дурак он, конечно, Женя так устала за эти дни, а он вздумал… Играться, апельсины подсовывать. В спальне он быстро разделся, убрал с кровати ковёр и лёг.
Когда Женя вошла в спальню, он лежал на спине, закрыв глаза, укрытый по грудь одеялом. Руки закинуты за голову, лицо спокойно. Женя тряхнула головой, распуская узел, сняла и бросила на пуф халатик, полезла под подушку за ночной рубашкой и… что это? Она вытащила из-под подушки два ярко-оранжевых больших апельсина. Апельсины?! Но… Женя, забыв о ночной рубашке, обернулась к Эркину.
– Эркин, это ты их положил? Зачем? Эркин?
Он не отвечал, даже не шевелился, и тут Женя поняла, вспомнила.
– Two large oranges, – сказала она по-английски, засмеялась и продолжила по-русски: – Два больших апельсина, да? Эркин, я же знаю, ты не спишь.
В щёлочку из-под ресниц Эркин видел её. Женя сидела перед ним на кровати с ногами, держа в растопыренных пальцах два апельсина, и смеялась, глядя на него. Он не выдержал и рывком сел, откинув одеяло.
– Женя, я… я не мог больше… я…
– Ты провокатор, – грозным шёпотом сказала Женя.
Эркин сразу же лёг перед ней поверх одеяла.
– Души меня! Ты всегда меня после этого душишь.
– Что?! – уже всерьёз возмутилась Женя. – Ты чего несёшь?
– Же-еня, – жалобно протянул Эркин, – ну, ты называешь меня провокатором, а потом душишь. Так уже… – он стал считать на пальцах, – уже три раза так было. Давай, Женя. Мне, знаешь, как приятно.
– Ах, ты мазохист этакий! – накинулась на него Женя.
Выронив апельсины, она тискала и тузила его. Эркин давился от смеха, но всё-таки спросил:
– А
