залой, спальня и комнаты Дима и Кати, но поговорили обстоятельно и со вкусом. Ну, а на прихожую, это уж сколько останется. И хорошо, что мебели мало, легко двигать.
До темноты успели повсюду повесить люстры и плафоны и продолжали работать уже при свете. Стеллажи в обеих кладовках, карнизы, вешалки, полочки и шкафчики… чтобы завтра Сочельник уже по-человечески встретить.
Было уже совсем темно, когда обустройство закончили и в большой комнате накрыли стол. Тоже на полу, а то иначе всех и не усадить. И даже не скатерть, а простыню на пол стелили. Винегрет, горячая картошка, колбаса, сало, огурцы, капуста, толстые ломти хлеба, стаканы, чашки, кружки… Мужчины разливают водку, женщины торопливо раскладывают по тарелкам еду… Эркин, убедившись, что Жене удобно, держит свой стакан и с интересом ждёт речи Тима. Ну-ка, как тот с этим справится?
Лицо Тима оставалось спокойным, только на лбу выступили капли пота.
– Я благодарю всех, – начал, старательно выговаривая русские слова, Тим и судорожно перевёл дыхание. – Спасибо, всем спасибо, я не думал, что… что такое бывает, спасибо… – и, задохнувшись словами, залпом выпил свой стакан.
– На здоровье, Тима, – кивают ему, – Живи, детей расти… На долгую жизнь тебе… На здоровье…
Эркин, как все, выпил свой стакан и набросился на еду. Пить он не хотел, но отвертеться никак нельзя. Налили ему, как всем, не в насмешку и не для того, чтоб напоить, и он уже знал, что заесть, не дав себе опьянеть, вполне возможно. Чем и занялся. Но все за работой проголодались, и он опять же не выделялся. Ровный гул разговоров, шуток, смеха, обсуждений, кто куда на святках пойдёт, где сколько «ёлочных» дали, какие где премии и о прочих житейских очень важных мелочах.
Тарелки и миски пустели, да и время не раннее, и уже начали вставать и прощаться, желать хозяевам счастливого Рождества, веселья и богатства этому дому. Женщины целовались с Зиной, мужчины обнимались с Тимом или просто жали руки. Со смехом и шутками разобрали гору одежды и обуви в прихожей и шумной толпой вывалились из дверей.
– Эркин, ты иди, – Женя быстро чмокнула его в щёку. – Я Зине помогу убрать и приду. А то там Алиса одна.
– Ладно, – секунду помедлив, кивнул Эркин, – Я тогда пока…
Он не договорил, потому что вмешалась Баба Фима.
– Да ты что, Женя, давай иди. И без тебя управимся. Иди-иди.
И она чуть ли не вытолкала их за дверь, еле-еле попрощаться успели.
На лестничной площадке Женя рассмеялась.
– Ох, как Баба Фима командует.
– Как генерал, – кивнул Эркин, одной рукой обнимая Женю за плечи. – Тебе не холодно?
– Нет, что ты.
Женя высвободила из-под платка руку и обняла его за талию. Так, в обнимку, они и пошли вниз по лестнице.
Когда вся посуда была перемыта и громоздилась на столе в кухне аккуратными стопками, Баба Фима поцеловала Зину, поцеловала и Тима, властно наклонив его голову к себе и пожелала им счастливого Рождества. Зина даже не пошла провожать её, а обессиленно села у стола и сидела так, пока Тим закрывал за Бабой Фимой дверь, а потом укладывал спать Дима. Катя уже спала, как была, одетая, поверх одеяла, и не проснулась, когда Тим раздевал её и укладывал. Зина и слышала всё это, и знала, что это же её дело, а встать не могла. Вот ведь как, и не делала ничего, а устала.
Тим погасил свет в детских комнатах и вошёл в кухню.
– Устала?
– Да, – виновато улыбнулась Зина.
Тим подвинул табуретку и сел рядом с ней, обнял. Зина, вздохнув, положила голову ему на плечо, такое сильное, твёрдое…
– Давай, – улыбнулся Тим, – давай я отнесу тебя.
– Да ты что?! – ахнула Зина.
Но он уже подхватил её на руки и встал. Зина оказалась тяжелее, чем он ожидал, но он сумел донести её до спальни и положить на кровать. И лёг рядом, переводя дыхание.
– Господи, Тимочка, – тихо смеялась Зина, – господи…
Она повернулась набок и обняла его, поцеловала. И Тим так же порывисто повернулся к ней.
– Ой, Тимочка, – Зина ойкнула, прижимая его голову к своей груди. – А свет-то забыли. Нет уж, Тимочка, давай уж по-человечески, а то это ж как…
Тим со вздохом оторвался от неё. И, в самом деле, чего они в одежде, будто второпях или украдкой.
– Ох, Зина…
– Да ничего, Тима, я уж мигом, – целовала его Зина.
Тим встал и пошёл в ванную. А когда вернулся, кровать уже была разобрана, И Зина в одной рубашке быстро переплетала на ночь косу.
– Ты, Тимочка, свет погаси и ложись, я только к Диме с Катей загляну.
Тим молча кивнул. Зина быстро шмыгнула мимо него, а он стал раздеваться. Не спеша, спокойно. Он у себя дома. Раздевшись, подошёл к двери, полюбовался отражением лампы в блестящем, как зеркало, паркете. Где уж там парня учили, но этому, надо признать, выучили хорошо. Щёлкнул выключателем и уже в темноте вернулся к кровати и лёг, как всегда, к стене. Блаженно потянулся и тут вспомнил. А ёлка! Чёрт, ему же говорили. Внести и поставить ёлку, чтобы она за ночь оттаяла, а с утра тогда уж наряжать и готовить. Он откинул одеяло и сел на кровати. Так. Одеваться, как на улицу, не стоит, но хоть штаны с рубашкой натянуть надо. И когда Зина вошла, он попросил её.
– Включи свет.
– А что такое, Тимочка?
– Забыл совсем. Ёлку надо внести и поставить.
– Да завтра, Тимочка.
– Нет, – твёрдо ответил он, застёгивая штаны. – Я быстро. Ты не ходи, простудишься.
Но Зина всё-таки пошла за ним, только платок на плечи накинула.
Тим на кухне сдвинул штору, закрывающую окно и дверь на кухонную лоджию, повернул запоры – верхний, нижний, средний – и открыл дверь. Холодный воздух ударил его в лицо и грудь, и, преодолевая его, он шагнул на лоджию, взял твёрдую, плотно увязанную ёлку и шагнул обратно. Ушло на это несколько секунд, но, закрывая дверные запоры – в той же последовательности – он ощутил… не пережитый холод, а блаженное тепло кухни.
– В залу поставим, Тимочка?
– Да. В гостиную.
Тим занёс ёлку в гостиную и включил свет. Зина побежала в кладовку за крестовиной. Тим распустил стягивавшие ёлку верёвки, и, когда Зина принесла крестовину, он вставил холодный шершавый ствол в отверстие и тут же беззвучно выругал себя за глупость: надо было сначала вставить, закрепить, а потом верёвки снимать, а то теперь лезут колючие ветки в лицо. Но встало хорошо, подтёсывать
