Ему снился родной дом, ругающая его за опоздание на работу мать, чего в реальности с ним никогда не случалось. Потом долго и внимательно слушал что-то рассказывающего ему друга, которого обязал отдать родителям, на следующий день после своего ухода в армию, зарплату. Наконец пытался догнать того самого начальника цеха, кто внял его просьбе и отпустил на фронт, хотя мог бы этого и не делать, чем, возможно, сохранил бы Виктору жизнь.
– Вставай, Витек, пробуждайся, – легонько толкнул парня в плечо разведчик, – а то проспишь предстоящий бой и ничего в итоге не увидишь. Придется мне одному, без тебя сегодня на смерть идти. Я бы, конечно, рад, если оно так. Но тут, брат, не забалуешь. Хочешь не хочешь, а придется вместе.
Молодой солдат не оценил фронтового юмора. Нехотя поднялся с нар, все еще не осознавая, что уже скоро должен произойти старт чего-то страшного для него самого и для всех бойцов в его штрафной роте. Избавление от смертного приговора он считал наивысшей удачей для себя на сегодняшний день. Зачисление в списки нового для него подразделения, наименование которого еще не врезалось в сознание молодого бойца чем-то тревожным, никак не будоражило его сознание. Новые лица, новая обстановка, новые командиры и политработники. На вид ничего страшного. Все обыденно, по-военному, по-фронтовому. Даже тревожное лицо нового друга, тепло спины которого помогло Виктору выспаться, пока не говорило ему абсолютно ничего.
– Дай-ка винтовку свою, – строгим тоном произнес разведчик и протянул руку к оружию молодого солдата.
Тот послушно передал ее товарищу. Опытный боец попытался открыть затвор, но механизм ему не поддался. Он оглядел цевье и приклад, потом ствол. Затем прильнул глазом к прицелу и, сделав недовольное выражение лица, произнес:
– С таким дерьмом ты много не навоюешь. Прицел набок сбит. Затвор словно каменный, совсем не открывается.
Он с недовольным видом еще раз повертел винтовку в руках и с упреком обратился к Виктору:
– Куда же ты вчера смотрел, когда получал и расписывался за нее?
– Не ругай парня! – вступился за молодого бойца один из солдат в землянке. – Тут у каждого четвертого оружие не в порядке. Все, что выдали, было подобрано на поле боя. Вчера многие к взводному подходили, возмущались. Спрашивали: как воевать с этим будем? Он узнавать ходил к начальству и сказал потом, что если мы хотим хорошие винтовки, то, будьте любезны, сами добывайте. Там, за передком, их видимо-невидимо.
Разведчик в ответ нахмурился, заскрипел зубами.
– Ладно. Если так, то на поле боя сразу подбирай ту, что останется, если кого первого убьют или ранят, – произнес он, адресуя свои слова удивленному его тону Виктору.
Прозвучавшая вскоре команда взводных привела всех штрафников в движение. Один за другим, длинной вереницей, они направились по петляющим коридорам траншей куда-то в сторону передовых укреплений. Прошло не менее пятнадцати минут с начала их следования, но переднего края еще не было видно даже тем, кто шел в авангарде роты. Солдаты других подразделений сразу расступались, пропуская их вперед, тем более, как уже многие в окопах знали, за несколько последних дней в дивизии была сформирована и укомплектована штрафная рота, куда были зачислены все нарушители воинской дисциплины, устава и приказов командиров. Они встречали бойцов данного подразделения словно смертников, которым командование выписало предписание только в один конец, без права вернуться живыми назад. Им не смотрели в глаза. Отворачивались, когда видели их лица. А потом провожали горестными взглядами, иногда обсуждая причины направления в штрафники какого-то отдельного солдата, скорее всего знакомого им, высказываясь о том, что привело его туда, какая на то была причина.
Да и сами штрафники по далеко не радушному приему их роты в окопах еще более глубоко осознавали, в каком положении сейчас оказались и что их приближение к переднему краю не приведет в итоге ни к чему хорошему. Оглядываться назад для них не имело теперь никакого смысла. Мольбы казались полностью бесполезными, а сложившееся положение выглядело совсем уж скорбно.
– Стой! Рассредоточиться по траншее! Первое отделение вперед! Потом второе и третье! Не топтаться! Не высовываться! Передвигаться пригнувшись! Не выдавать свое присутствие противнику! – выкрикивал молоденький лейтенант в короткополой шинели и кубанке.
– За мной, ребята, – произнес солдат-минометчик, назначенный еще с вечера командиром того самого отделения, в которое были распределены разведчик с Виктором.
Он пропустил их вперед, а сам остался на месте, чтобы собрать воедино всех своих подчиненных.
– А почему его взводный на отделение поставил? – спросил молодой солдат.
– Воюет давно. Опытный, – последовал ответ.
– Ты тоже с боевым опытом. И с немалым, – возразил Виктор.
– У меня два класса образование. Я – вечный рядовой. Поэтому и простой солдат. Мне командиром быть не положено, – прохрипел в ответ разведчик и затянулся спрятанной в кулак дымящейся самокруткой с махоркой.
– А он за что в штрафной? – не унимался молодой солдат, зная наперед, что его ушлый в военный делах товарищ наверняка знает здесь все и про всех.
– Выпил после боя лишнего. Ребят погибших помянул. Командир минометной роты ему замечание сделал, а тот послал его куда подальше, – прокомментировал полученную откуда-то информацию разведчик и тут же добавил уже от себя: – А зря. Ротный у них мужик отважный, правильный.
Виктор посмотрел на следующего бойца из своего отделения.
– А этот за что? – прошептал он товарищу, желая узнать причины, по которым в штрафниках оказался еще один его сослуживец.
До этой минуты, озадаченный и подавленный тем, что произошло именно с ним самим, Виктор не интересовался тем, что случилось с другими солдатами в его роте. Не задавался вопросом о том, какие еще могли происходить страшные события вокруг, что влияли на судьбы многих людей, занося их фамилии в списки, составляемые в особом отделе дивизии и вносимые в приговоры военных трибуналов.
– Этот политруку по морде дал за то, что он его трусом назвал после неудавшейся атаки, – кивнул разведчик в сторону невысокого рыжеусого бойца. – Но там было за что. Политрук в его роте говнюк редкостный. Сам никогда в атаку не ходит, а других поучает по первому разряду.
Виктор сфокусировал взгляд на том, о ком говорил его товарищ.
– Тот, – кивнул разведчик на следующего солдата, который стоял у стенки траншеи, – из проворовавшихся обозников. Спер чего-то из армейского имущества и сменять это хотел у деревенских жителей на самогон. Тут особый отдел дивизии и подсуетился.
Указанный им солдат как раз в эту минуту случайно повернулся к ним лицом, что заставило прекратить разговор о нем.
– А высокий за ним, – увлекся разведчик своими пояснениями, – случайно в ногу товарищу пулю пустил, когда
