угасла, не достигнув, пола.
– Отходим – отходим, – кричал Иван, не давая высунуться стрелкам из–за завала.
Шатаясь, подмастерье увлек за собой хромую колдунью, а следом и растерявшуюся Полынь. Пес рванул дальше по коридору и залился лаем.
Шестиствол опустел, мастер потянулся за пистолетом. В этот момент ему под ноги выкатился черный цилиндр.
Грохот оглушил, а невыносимо яркая вспышка ослепила всех. Что происходило дальше, мастер мог только догадываться.
Боль в перепонках не давала расслышать ничего, да и увидеть, что–либо он не мог. Кто–то толкал, ворочал, после руки зажали в тиски, его волокли, в ребра то и дело толкалось что–то угловатое, после и вовсе стало темно.
***
Когда Настя пришла в себя, то с трудом смогла открыть глаза. Их резало, щипало, по щекам невольно лились слезы, а зрение не торопилось возвращаться в норму.
– Ты кто? – спросила она у смутного силуэта, на сплошном сером, размытом фоне.
– Я, – сухо отозвался силуэт, голосом Полыни.
– Где мы?
– Не знаю.
– Козлы, – шипела колдунья, протирая глаза в которые будто насыпали песка. – Так и ослепнуть можно. Да и оглохнуть заодно. – Поковыряла она в заложенном ухе.
Со временем она стала видеть более–менее ясно.
Полынь, сидела, поджав ноги, на деревянной лавке у шершавой бетонной стены. Лесавка обхватила голову руками и понуро смотрела на потрескавшуюся от времени плитку на полу.
– Тебя допрашивали? – поинтересовалась колдунья, одернув свой рукав, под которым на запястье обнаружился массивный браслет подавитель. «Ну–ну, бараны», – подумала она с ухмылкой.
– Нет, я только недавно пришла в себя.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– Что ты отключилась.
– Это не хорошо. Мы не теряем сознание. Если бы… – Полынь промолчала.
– Плохо было бы, если бы ты не потеряла сознание, – понижая голос до шепота, и придвигаясь ближе, говорила Настя. – Могли бы заподозрить неладное. И кстати хорошо, что ты внешне отличаешься от остальных лесавок. Теперь слушай внимательно: ты наемница, Полынь твой позывной. Я взяла тебя в напарницы, и мы увязались за Иваном.
– Это зачем еще? – не поняла лесавка, потирая ноющий от нескончаемого писка висок.
– Так надо. Или тебе мало было пыток в Криничном? Здесь люди куда хуже Митрофана, пронюхают, что ты лесавка, мигом на запчасти разберут. Кстати, ты можешь не пахнуть, медом? Спалишься.
– Не могу. Зачем это все?
– Я же сказала так надо. И запомни: ничему не удивляйся, и помалкивай. Строй из себя немую. Поняла?
– Да.
– Ивана или Юру чувствуешь?
– Я ничего не чувствую и не могу. Нет сил.
– Ну, раз ты еще не развоплотилась, то, по крайней мере, Юра жив.
– Откуда ты узнала, что я…
– Не заморачивайся сестренка, – загадочно улыбнулась Настя. – Дай руки.
Полынь недоверчиво протянула колдунье руки. Та крепко сжала ее ладони и сосредоточилась.
– Зараза, как же сбивает этот писк, – твердила она жмурясь. – Но, фиг вам.
Лицо лесавки озарило удивление, бледность исчезла, на щеках появился легкий румянец. Сквозь ладони, игнорируя браслет, Настя вливала в нее мощный поток энергии, даже назойливый писк отошел на второй план, почти исчез.
– Как? – округлила она глаза.
– Я же просила не удивляться. Этого хватит ненадолго. Иссякнет, попроси еще. А теперь как договорились, – напомнила Настя, отправляясь к крепкой металлической двери. – Эй, какого беса меня здесь закрыли? Дежурный! – стала вопить она, стучась в дверь.
– Хорош тарабанить, – глухо пробубнил грубый голос из–за двери.
– Обалдел? Ну–ка выпускай, давай!
– Не велено.
– Что? Позови–ка Ковырялова.
– Он занят. Жди. – Послышались удаляющиеся шаги.
– Эй, ты куда? Вот зараза, – зло фыркнула Настя. – Ну, что ж, подождем.
***
Юра с трудом отошел от шока. Страшно болела и гудела голова, а в ушах взялась коркой засохшая кровь. Морщась от зудящего в черепе писка, он рассматривал чумазое лицо Марьи, но особой радости от этого парень не ощутил. Приходу этого ощущения мешал зудящий, где–то в недрах головы тонкий писк. От него мутило и хотелось закрыть уши, что он и сделал. Но это не помогло. Это был не звук, а нечто иное. Словно маленький комарик поселился в самой голове.
И все же. Вот она Марья. Сидит, молчит, испытующе смотрит, жива и относительно здорова. Щека ее слегка оплыла, из–за цветного синяка под глазом, две ссадины венчали скулу и лоб, голова давно не мыта: волосы слиплись и стали похожи на сосульки. Мундир мастера на ней замызган, заляпан кровью, рукав треснул по шву.
Марья не спешила с расспросами. Дала время парню прийти в себя и теперь внимательно смотрела, как он тер глаза, часто моргал, выковыривал кровавую корку из ушей.
– Я тоже так выгляжу? – потрогал он свое лицо.
– Нет. Да ты, похоже, и не сопротивлялся, – хмыкнула она.
– Да, – почесал с улыбкой Юра в затылке, – не за такой принцессой мы шли. Эй, там, за дверью! Выпустите меня, я домой пойду. Кстати, где Ваня? Посмотрит на тебя, передумает, да может, нас домой отпустят, – продолжал глумиться он.
– Иван был с тобой?
– Нет, я сам умом повредился и отправился за едва знакомой мне теткой, в логово людоедов.
– Слышь, я ненамного тебя старше, – вспылила она, но быстро успокоилась. – Зачем вы сюда пришли?
Юра слышал ее будто сквозь вату, и вяло отвечал, но после последнего вопроса из его груди вырвался хриплый нервный смешок. Он удивленно посмотрел в ее суженные глаза.
– За тобой.
– И кто вас послал? – продолжала щуриться она.
– Ванькина дурь.
– Давай честно, – попросила Марья, поднимаясь с лавки. – Я не знаю, что с нами сделают, потому скрывать что–либо тебе нет смысла.
– Ты серьезно? – удивился парень. – Мы с Иваном, верней Иван и я пришли тебя спасать.
– Тогда, где Иван? – Марья схватила подмастерье за куртку и не по–женски крепко тряхнула. – Где черт побери Ваня я тебя спрашиваю?
Рана на плече отозвалась болью, в ней будто застучал пульс. Юра с трудом оторвал от себя Марью, сунул руку под куртку на плече, после поднес к лицу и подслеповато присмотрелся. На ладони был кровавый мазок. Он сбросил куртку. Сквозь рубаху проступила кровь. – Не знаю я, – вздохнул он. – Нас повязали вместе, потому, раз мы еще живы, то жив и Иван. Я уверен.
Глядя на расцветающую, на плече парня кровавую кляксу, Марья хлопнула себя по бедру, но обычно висящей там лекарской сумки не было. Она подалась к Юре, но он отшатнулся и сделал два шага назад.
– Спокойно, – выставила она ладони пред собой, – Я только посмотрю, что там у тебя. Снимай рубаху.
– Нет спасибо, сам как–нибудь, – воспротивился подмастерье.
– Не ерепенься, снимай и сядь на лавку.
Решив, что хуже уже быть не может, он подчинился, и,
