Мол. Чего только не пишут сегодня в газетах!
Госпожа Тристан. Когда Проспер умер, я написала в газету, в рубрику «Письма читателей», и рассказала, что я одинока и несчастна и хочу начать новую жизнь с мужчиной, которому за пятьдесят и который имеет загородный домик и «фольксваген» с раздвижной крышей. Письмо поместили через две недели и приписали, что я несчастна и одинока, потому что у меня бородавки. (Всхлипывает.)
Тетушка (возмущенно). И это была неправда?
Госпожа Тристан. Конечно. Но они мне посоветовали выводить бородавки «Сульфалюксом»!
Стефан. Может быть, это была другая дама, тоже несчастная и так же, как вы, мечтавшая о пятидесятилетием женихе с «фольксвагеном»?
Госпожа Тристан. Нет, это была я. Под письмом стоял мой девиз: «Разбитое сердце».
Мол. Пора промочить горло. (Наливает.)
Стефан наливает себе и Баарсу из той же бутылки.
Баарс (встает, постукивая вилкой по бокалу). Дорогие друзья и подруги… (Снова садится, орет.) Джекки! (Устало.) Стефан, пойди приведи эту поганку с кухни!
Стефан (Баарсу, прежде чем уйти). Будьте осторожны! Пейте только из этой бутылки! (Уходит.)
Баарс. Этот парень явно страдает манией преследования. (Качает головой.) Такое нынче время! Мне за ним уже не угнаться.
Тетушка. А я поспеваю. Знаете, я в восторге от новой модели «мерседеса». У правителя Урунди такой же «мерседес», одни шины стоят две тысячи четыреста франков.
Баарс. В наше время были всякие интересные игры, увлекательные занятия. Как счастливы мы были!
Госпожа Тристан. Мы пели, словно жаворонки.
Тетушка. А мы дома всегда играли в домино.
Госпожа Тристан. Или читали вслух хорошую книгу.
Баарс. Или разыгрывали шарады.
Госпожа Тристан. Проспер играл на рояле и пел южноафриканские песни.
Баарс (орет). Стефан!
Джекки (из кухни). Оставьте его в покое! Занимайтесь своим ночным клубом!
Баарс. Как вам это нравится? Не молодежь, а шайка разбойников. Я рад, что скоро умру. Хотя горько думать, что мир таким и останется после меня.
Тетушка. Я сказала неправду. Однажды, четыре года назад, восьмой трамвай тоже вдруг остановился на площади Брюгмана. Никто не звонил, никому не надо было входить или выходить, а он остановился, и двери открылись — вот.
Мол (долго рассматривавший торт). Чего только в этом торте нет!
Госпожа Тристан. Слой марципана, слой миндаля, а под ним самое потрясающее: крем «мирадор».
Баарс. Когда-то в Копенгагене был отель «Мирадор». Я еще собирался его купить. Послушайте, я совсем не ощущаю праздника.
Из кухни вбегает Стефан, он без пиджака, волосы взъерошены. Смотрит, осталось ли что-нибудь в «его» бутылке, наливает Баарсу и убегает обратно в кухню.
Тетушка (Молу). А как тебе нравится «харлей-давидсон»[203]?
Мол. Хорошая штука, только дороговата.
Тетушка. В гараже, где я прибираю, их целых четыре. Механик иногда заводит все сразу, чтобы доставить мне удовольствие. И они тарахтят, тарахтят. Я прихожу в такой восторг, что просто не передать.
Рафаэль (с закрытыми глазами). Рев моторов, шум-гам, эскапизм[204], дурман — знайте, что все это не для меня! Реактивные двигатели, радиоволны, базуки — стреляйте себе на здоровье. Меня уже нет! Где поэт Рафаэль? Его нет. Он отказывается быть. Отказывается, и все!
Баарс. Жаль, что сегодня не воскресенье. (Смотрит на часы.)
Тетушка. Ведь «харлей» стрекочет совсем не так, как другие мотоциклы. А вы что любите слушать больше всего?
Госпожа Тристан. Шопена.
Баарс. Ах, в юности я буквально купался в музыке. «Искатели жемчуга», баркарола! (Поет. Госпожа Тристан подпевает ему.) Я много страдал в жизни, но музыка всегда спасала меня.
Т е т у ш к а. Ах, оперетта! «Веселый крестьянин»!
Баарс (испытывает прилив вдохновения, так как вдалеке звучит хор, декламирующий отрывки из Еврипида[205], никто, кроме Баарса, его не слышит). Смотрите все! (Встает.) Смотрите внимательно! (Хор становится громче. Баарс садится на спинку стула.) Я царь, восседаю на троне, а вокруг причитают несчастные женщины. Чума и холера, кричат они, Фивы превратились в сплошную язву, за городской стеной все покрыто пеплом. Кто пустился на поиски? Кто ищет? Я! Потому что я взвалил царство на свои плечи. (Слезает со стула, делает круг.) Что говоришь ты, странник? Мой отец? Где мой отец? Отец, где ты? Нет нигде отца. И снова я пускаюсь на поиски. А кто этот хромой старик, который бормочет что-то на скрещении дорог? (Машет руками, как мельница крыльями.) Я не раздумывая разделываюсь с хромыми стариками. Я продолжаю поиски, прихожу домой, а моя верная, любимая супруга молчит, не говорит ни слова. (Кладет голову на плечо госпожи Тристан.) Почему ты молчишь, жена моя? Почему? Я не знаю, что убил своего отца и что она — моя мать, не знаю! (Кричит.) О горе, горе! И я ослепляю себя, потому что не хочу видеть ужасную правду, не хочу. (Снимает у тетушки очки и надевает их на себя.) Вот, я ничегошеньки не вижу. Но правда преследует меня, всё вокруг наполнено ядом, он жжет. Я не знаю, что делать. О горе, горе! (Наконец садится в изнеможении.) Кто я?
Тетушка (берет назад свои очки). Мои очки, негодник!
Баарс. Назовите мое имя!
Пауза.
Мол. Теперь моя очередь. Утром в дорогу, вечером к порогу. Так устали, что без ног.
Баарс (устало). Башмаки. Но кто был я? Попробуй ты, Рафаэль.
Рафаэль (с закрытыми глазами). Ричард Третий.
Баарс. Не угадал!
Рафаэль. Эйзенхауэр.
Баарс (сердито). Ты вышел из игры.
Рафаэль (ему надоело). Эдип.
Баарс (восторженно). Правильно!
Госпожа Тристан. Это было здорово! А теперь я. (Выходит на середину комнаты, с трудом делает круг, хромая на обе ноги, садится, снова идет, подает руку воображаемому спутнику.) Мои бедные ноги, как вы устали, мне вас даже не видно, потому что мой живот раздула раковая опухоль. Но я вас еще чувствую, мои ноги, я продолжаю идти эти два километра по снегу в разгар зимы. Моя верная, заботливая хозяйка и подруга держит меня под руку и тащит вперед. Обрывки небесной мелодии проносятся в голове. (Слышатся обрывки мелодии.) Но я не слушаю их, надо идти дальше. Я тяжело дышу и продолжаю путь. Стоп! (Жалобно.) «Мариэтта, дорогая, где мы? Уже видна Гора Уединения?» — «Еще нет», — отвечает хозяйка и подруга. Вперед. Я больше не могу. И вдруг (громко вступает старинная мелодия) показался поворот дороги, а за ним Гора Уединения! Я слышу музыку и сажусь прямо на снег (садится и делает вид, что торопливо пишет) и записываю. И вслух произношу название: «Квартет для арфы, фортепьяно и двух скрипок Зимний вечер на Горе Уединения», а моя хозяйка и подруга слушает как завороженная. Угадайте, кто это?
Мол. И правда, кто это?
Госпожа Тристан. Мой Проспер! Мой Проспер ван Вейдендале! Вот так он умер — не вынес тяжелого пути. И все это ради искусства!
Тетушка. У нее доброе сердце. Мне очень нравится эта игра. А теперь моя очередь. (Сдвигает очки на лоб, мчится по комнате.) Вжжж, жжж! Слишком крутой поворот. (Слышится визг тормозов, удар, звон осколков.) И вот я лежу посреди улицы на трамвайных путях. Я истекаю кровью, но никто не приходит на помощь. Меня никто не знает, у меня нет с собой удостоверения личности. Потом мне забинтовывают голову, вставляют в нос резиновые шланги, а в рот металлическую трубку. Я не могу говорить. Никто вокруг не знает, чего я хочу. Я лежу посреди улицы и не могу пошевелиться. А мотоциклы, главным образом «харлеи», проносятся мимо. (Слышится треск мотоциклов.) Что скажете?
Мол. Здорово.
Баарс (пытается угадать). Нет, я не знаю. (Рафаэлю.) А ты?
Рафаэль. Я тоже.
Баарс (смотрит на госпожу Тристан, которая пожимает плечами). Сдаюсь. Кто же это такой?
Тетушка. Я.
Баарс. Но кого вы хотели изобразить?
Тетушка. Никого. Себя.
Баарс. Какая же это шарада?
Т е т у ш к а. Но это ведь тоже игра.
Баарс. Но… (Глядя на ее восторженное лицо, даже не пытается объяснить что-либо. Видит Джекки и Стефана, стоящих в дверях, ведущих в кухню.) Ах, вот чего ты успел добиться у лесной нимфы. Знатно, Стефан, ты похож на меня, ты обольститель. Знатно. Итак, мы все в сборе. (Постукивает вилкой по бокалу, встает. Начинает говорить с воодушевлением, но в середине фразы на него находит странная неуверенность, и он заканчивает свою речь очень вяло.) Дорогие друзья и подруги, от всего сердца, от всей души, э-э, хочу сказать, э-э, что я счастлив, как… никогда прежде. (Садится.) Не получается, мне что-то не по себе.
