Арендаторы гордились своим новым дворцом, так же как и появившейся его наиболее отличительной и выдающейся особенностью – дворецким по имени Борис, прохаживающимся взад и вперед между просторным вестибюлем и кухней на втором этаже с достоинством царского генерала, которым он ранее был. Лишенный чинов и званий, подобно многим своим товарищам по изгнанию, он был рекомендован мадам Андронниковой, матерью известного Принца, который и по сей день остается официальным переводчиком на русский язык в Музее современного искусства на набережной д'Орсей. Любые профессиональные недостатки, которые Борис, возможно, имел как дворецкий, более чем компенсировались его достоинствами повара: его салаты и борщи были широко известны, в то время как его аура великого вельможи, к вящему увеселению Сент-Экса, вызывала благоговение гостей, приученных к узости кукольного домика на рю де Шаналей.
Жизнь, хотя и далекая от розовой, начинала радовать. Прежде чем съемка «Южного почтового» была закончена, к Сент-Экзюпери обратился его друг Анри Жансон по поводу якобы «очень большого проекта». Александр Корда, киномагнат, только что выпустивший нашумевший фильм «Частная жизнь Генриха VIII», теперь готовился предпринять кое-что куда более значительное. Ни много ни мало – как история авиации, для которой он хотел, чтобы Жансон написал сценарий. История авиации? Это поразило Жансона как небывалый заказ, но, куда ни кинь, Корда был великим продюсером. Никакой клубнички! Он хотел работать, от альфы до омеги. С первого самолета… Нет, с первого полета до самого современного. Со времен Леонардо?.. Нет, со времен Икара…
– Икара? – изумился Жансон. – Но, мой дорогой Алекс, твой фильм будет идти сотню часов.
– Не бери в голову, мон шер Анри, – прозвучал великолепный ответ.
Жансон не был пилотом и знал об авиации немного, но его осенило: друг Тонио мог бы помочь ему. Кто-кто, а уж он был пилотом, поэтом и известным автором. Корду не пришлось долго уламывать, в то же время идея создания такого фильма взволновала Сент-Экса. За обедом, поскольку они встречались часто, его воображение, буквально опрыскиваемое божоле, улетало во всех направлениях. Клемент Адер в своей паровой летучей мыши! Братья Райт в «Ястребе Китти»… Вуазан на своем планере «Харграв»… Фердинанд Фербер… «И Блерио! – воскликнул он однажды. – Только подумать, Блерио комментирует свой первый полет через Ла-Манш… Великолепно!» Да, то, что надо.
Через несколько дней все трое расположились в частной проекционной комнате для просмотра старого фильма Пате, запечатлевшего историю эпохального перелета. Расположившись там со своими седыми бакенбардами, столь же торжественный, как президент банка или боевой маршал, Блерио наблюдал за мерцающим экраном, в то время как Сент-Экс и Жансон смотрели с любопытством на Блерио, глядящего в свое собственное прошлое. Закончился просмотр, они задали волновавший их вопрос: как бы он отнесся к возможности прокомментировать то, что они только что видели? Глаза старика вспыхнули от захватившей его идеи. Прекрасно! Они записали бы его голос… На днях… Когда они расставались, Блерио особенно тепло пожал руку Сент-Экзюпери, его глаза светились от переполнявших его чувств. И никто не подозревал в тот миг, что дни старого летчика сочтены и что через пару месяцев он унесет свой комментарий в могилу.
Через неделю или чуть позже Корда вызвал Жансона и Сент-Экзюпери в Лондон. Прием, как обычно, был королевский. Двухместный номер забронирован в «Савое», и тем же вечером были предложены места в театре. На следующий день они отправились в студию «Денхем», где Корда сказал:
– Я собираюсь показать вам, что мы уже сняли.
– Как! Фильм уже в процессе съемки?
– Так, пара коротких сцен, – признался Корда. Свет погас, и, к испугу посетителей, на экране появился британский актер в роли Блерио с нелепо маленькими усами, поднимающийся в макет самолета, который просто вонял почти явным папье-маше и клеем студии «Денхем». Сент-Экс и Жансон были настолько сбиты с толку, что вызывающе долго не проронили ни слова.
– Итак, как вам это? – спросил Корда.
– Гм… странно… – пробормотали в ответ.
Следующий фрагмент касался Сантоса Дюмона. Во время просмотра высокого роста тип плюхнулся на кресло рядом с Жансоном. Он был одет в двойку елизаветинских времен, а его нос, даже для тех грубоватых дней, имел экстравагантную длину. Глядя в темноту, Жансон наконец признал его:
– Привет, Лаутон.
Они обменялись рукопожатиями. Корда подрядил его – за колоссальный гонорар – сыграть роль Сирано де Бержерака. В то время как Сантос Дюмон приземлялся на экране, Лаутон шептал в ухо удивленного Жансона английский перевод известной баллады Сирано, произнесенной во время дуэли с Гише.
Сантос Дюмон исчез с экрана, они вышли на дневной свет, где Сент-Экзюпери был представлен Чарльзу Сирано-Лаутону. Прежде чем он смог справиться с внезапным неприятием такого героического носа, Корда обрушил на них новую неожиданность:
– Вы знакомы с Уэллсом?
Через минуту они обменивались рукопожатиями с автором «Мира будущего», который Корда также пытался превратить в фильм. Со своими красными от виски щеками Герберт Уэллс напомнил, по крайней мере Жансону, удивительного извозчика, только что пришедшего из «Пиквик газет». Уэллс был полон историй, имеющих тенденцию грубовато прерываться каждый раз, когда длинноногая девица оказывалась поблизости.
– Гм… Вы видели такое? – Свет его глаз был почти так же привлекателен, как у Грушо Маркса.
Немного позже Жансон внезапно вычленил в толпе знакомое лицо.
– Смотри, кто идет, – обратился он к Сент-Эксу. – Будь я проклят, если это не наш друг Фернан Лежер! Эй, что, черт возьми, вы делаете здесь?
– А как вы думаете? – ответил Лежер. – Предметы обихода и костюмы для «Мира будущего». Реальный мозг – бастер. Только подумайте, украшаю людей, которые еще не существуют! Вы где остановились?
– В «Савое».
– Прекрасно. Отсюда мы доберемся вместе.
Лежеру дали студию, где он тратил свое время, которое, надо признать, он хотел тратить, прикрывая манекены целлофаном, проводами и каучуком. Его гардероб начиная со дня его прибытия в Англию, все расходы на который оплачивались «Лондон филмс», заметно увеличился, и было забавно видеть его крупную фигуру пролетария, ныне нежно укутанную самым прекрасным гаррисовским твидом и развалившуюся всякий раз, когда его душа уставала (а делала она это часто), в блестящем на солнце лимузине с шофером. Он объезжал своих клиентов в лондонском регионе, тех, кто помогал ему в проекте. Нормандец был рожден для дела, таков был Лежер!
Во время пребывания в Лондоне Фернан Лежер брал друзей-французов на несколько прогулок в пабы и мюзик-холлы Ист-Энда, но однажды вечером Сент-Экс и Жансон зашли туда вдвоем, чтобы скоротать еще один вечерок. Они были на пределе своего остроумия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
