по-французски. Марк Блок, например, и тому подобное. Его энтузиазм весьма позабавил профессора МакГаллиарда, особенно когда Генри упомянул, что вырос на ферме.
– Я редко выходил из дома, – успокоил его Генри, но профессор лишь посмеялся.
Что до остальных первокурсников, Генри не совсем понимал, зачем они поступили в колледж. Например, его соседи по комнате, Форрест и Аллен, приехали из Каунсил-Блаффс и Форт-Додж. Они с ума сходили по «Хокайз» и злились на ректора университета за то, что тот то ли не хотел, то ли не мог нанять приличного тренера по футболу. Айова уже тридцать лет не побеждала в матчах Большой десятки. Генри был выше Форреста и тяжелее Аллена на пятнадцать фунтов. Никто из них никогда не смог бы играть в футбол (pes bhel), но они без умолку болтали об этом. Форрест думал, что будет изучать бизнес, а Аллен понятия не имел, что ему изучать. Они спали во время занятий и постоянно говорили о девушках, хотя с самими девушками никогда не общались. Ну а Генри девушки вполне нравились. Он ведь прекрасно ладил с Лиллиан и нормально с Клэр, да? Он знал, как разговаривать с девушками, и часто наблюдал за ними, но ученицы колледжа отличались от тех девушек, которых он знал раньше. Особенно тембром голоса. У него мурашки бежали по коже, когда они издавали определенные визгливые звуки, а в барах и на лужайках эти звуки раздавались большую часть времени. Иногда он гулял с теми, кто вел себя поспокойнее, но, к сожалению, когда они спрашивали его, что он изучает, он забывался и говорил правду. Они неизбежно глазели на него с открытым ртом, и на этом все заканчивалось. Впрочем, Генри было все равно. Когда он говорил маме и Лиллиан, что обожает колледж и счастлив подрабатывать в библиотеке, расставляя книги по полкам, и то и дело ходит на свидания (он действительно ходил на рождественские танцы с девушкой из Дэвенпорта, и они отлично смотрелись на фото), он знал, что они воображают себе не ту жизнь, которую он вел на самом деле. Ничего страшного. Внутри него обитал призрак, который однажды вырвется из тех книг, которые он пока не мог прочесть, и он знал, что это будет настоящий Генри Лэнгдон.
Прибыль от вложения в проект Рубино составила девятнадцать тысяч долларов, не считая первоначальных шести. За один год старый дядя Йенс перевернулся в гробу раз двенадцать, но, глядя на Энди и Джанет, Фрэнк думал не об этом.
– Так, – сказал он, – если на часть этих денег мы купим мне «MG-TD», то что мы можем купить тебе?
У Джима Апджона была такая машина – с левым приводом, очень экзотическая. Вообще-то Фрэнк не хотел ничего подобного, на самом деле он вообще ничего не хотел.
– Ооох. – Энди бросила взгляд на него и на Джанет, потом осмотрела их маленькую кухню. Он рассчитывал, что она скажет «дом», но она сказала:
– Я недавно видела темно-синюю чесучовую юбку с собственной нижней юбкой, у которой подол девять ярдов в диаметре. Я даже посадила Дженни в углу примерочной и примерила ее с контрастным жакетом.
– Сколько она стоила? Тебе стоит…
Она снова огляделась.
– Вряд ли она поместится в эту квартиру. – Энди потянулась за лежавшей на столе пачкой сигарет. – Нутрия – это всегда хорошо. Она бывает светлая с прелестными акцентами. Может, жакет из нутриевого меха, приталенный?
– А почему бы не юбку и дом, в котором ее можно носить? В Левиттауне сейчас есть дома двадцать пять на тридцать два фута.
– О, Фрэнк! – рассмеялась Энди. – Я пока не готова к дому. Достаточно просто очень большой юбки.
Однако вышло так, что они купили телевизор, чтобы Энди могла смотреть новости. Когда Фрэнк приходил домой, ужин уже был на столе – сегодня малый бифштекс и картофельное пюре, немного салата и немного красной капусты, которую любила Энди. Они ели в тишине, и Энди радовалась, потому что Джанет откусила кусок капусты.
– Она на самом деле сладкая. Поначалу горчит, но, если жевать не торопясь, будет вкусно. Она это понимает, не правда ли, lille elskling?[99]
– Ей надо попробовать шницель.
– Нам надо попробовать шницель. Я его обожаю. Все забываю найти рецепт.
Они перешли в гостиную. Фрэнк нес Джанет, а Энди – остаток лимонада и сигареты, которые курила после ужина. А потом начались новости. Фрэнк усадил Дженни себе на колени и взял журнал. Из новостей Энди предпочитала «Кэмел ньюз караван» Джона Кэмерона Суэйзи. Фрэнк находил манеры Суэйзи – как у циркового зазывалы – смешными, так что он не возражал против этого шоу, хотя и замечал, что «новости» всегда были устаревшими, если внимательно следить за происходящим. Новости шли всего пятнадцать минут. Фрэнк прочел около страницы, а Джанет сидела тихо, и тут вдруг Энди начала кричать на телевизор.
Фрэнк полагал, что вывести Энди из себя почти невозможно. Разве был на свете человек более спокойный и терпеливый, чем Энди? Они никогда не ссорились, и Фрэнку это нравилось – мама никогда не стеснялась указывать папе, что делать, и от этого Фрэнк ненавидел домашние перепалки. Видимо, гневная тирада Энди застала его врасплох, так что от неожиданности он слишком сильно стиснул Джанет, и она тоже заревела.
– Эй! – рявкнул Фрэнк.
Энди резко развернулась на стуле.
– Он был прав! – воскликнула она.
– Кто был прав?
– Макартур![100] Надо было сразу отправиться в Китай и разобраться с тамошними коммунистами, а Трумэн его уволил, и теперь нам всем придется за это расплачиваться, потому что Сталин даст им бомбу!
Фрэнк не то чтобы возражал – с этим все были согласны, – поэтому сказал лишь:
– Но это было в апреле или типа того…
