бесчестная потаскуха, чьё единственное достоинство — смазливое личико.
— О-о-о, мой милый мальчик! — снисходительно протянул Медини. — Когда это красотка сумела вам так насолить?
Сандро коротко глянул на Джулиано, кисло улыбнулся и молча уткнулся носом в кружку. Сеньор Игнацио многозначительно хмыкнул.
— Злые языки утверждают, — добавил маэстро Буонарроти, дёрнув кривым носом, — что эта сделка давно окупила себя.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Джулиано.
— Только то, что и так всем известно: старый затейник подкладывает свою любезную жёнушку под тех, в ком имеет острую нужду, — хохотнул сеньор Игнацио.
— Стыдитесь, señor, грешно рассказывать такое о женщине! — возмутился горячий шпанец.
— Если вас что-то не устраивает, почтенный сеньор Альварес, моя шпага всегда к вашим услугам, — негромко произнёс надменный франт.
Джулиано невольно хохотнул.
Над столом повисло гробовое молчание.
Внезапно маэстро Буонарроти тоже прыснул в кулак. Его поддержал Антонио Альварес, и вскоре даже флариец скупо посмеивался над своими словами. Только бледное лицо молодого художника осталось невозмутимо.
— Lo siento, señor[183] Медини, но мне пока рановато на вашу шпагу, — отшутился посол, разливая собравшимся новую порцию мадеры.
— И почему женщины вечно создают всяческие проблемы потомкам Адама? — спросил маэстро Буонарроти, ловко подцепляя вилкой кусок жирной утятины.
— Всё просто: они потомки Евы, — ответил шпанский посол, подмигнув Джулиано. — Хотите, сыграю вам одну услышанную на днях песенку, пока наше юное дарование, — последовал кивок в сторону де Марьяно, — совсем не свихнулось от горя?
Собравшиеся дружно закивали, даже Сандро позволил себе вымученную улыбку. Легко пробежавшись по струнам пальцами, статный шпанец запел приятным мурлычущим баритоном:
Адаму как-то бог создал подругу из ребра.
От плоти плоть, от крови кровь: прекрасна и добра.
Она бродила по кустам.
Не знал, что делать с ней Адам;
Поставил тут, подвинул там! Пара-ра-рам!
Но в сад эдемский змей проник — велик и толст весьма.
На помощь Еве он пришёл, сказав: «Давай сама!».
Он Еве яблочко толкнул,
Потом разочек подмигнул,
И вот Адам ушёл в загул. О, мама-ма-ма!
С тех пор манит нас сладкий мёд, текущий сквозь врата.
Блаженство райских кущ — ничто, пустая суета!
Увы, дружок, так повелось:
Адам не может с Евой врозь,
Иначе всё и вкривь, и вкось. Тара-та-тата!
Коварной хитростью змеи бурлит смущённый ум,
И Ева требует опять вливанья крупных сумм:
Купи ей перстни и венец,
Чтоб счастью не пришёл конец,
Всегда в тепле был твой птенец. Туру-пуру-пум!
Но коли беден ты, дружок, напрасных слёз не лей:
Не навестит тебя, увы, проказник Гименей[184],
Никто не выклюет мозги,
Не будет жмотить кураги…
И, в целом, я скажу, беги! Беги, дружок, ей-ей!
В конце песни улыбающаяся хозяюшка траттории поставила на стол перед сеньором послом тарелку, доверху наполненную кусочками угря, запечёнными в сочной панировке.
— За счёт траттории, сеньоры, — сообщила она.
Лысая Клёпа, свернувшаяся было клубком на коленях художника, заметно оживилась, зычным голосом потребовав от компании своей доли дармовых вкусностей.
Все выпили и закусили аппетитной рыбкой. Набравшись храбрости, Джулиано, наконец, задал маэстро Буонарроти интересовавший его вопрос:
— Сеньор, мне хотелось бы знать, как дела у вашего управляющего — Тито Брасо. По осени мне довелось видеться с ним в Тулиане. Этого человека обвинили в убийстве некой куртизанки, но улик оказалось недостаточно, и дело отправили на доследование.
— А, Тито — старый пройдоха, он таки выкрутился, шельмец! Его оправдали, и он продолжает честно служить в моём доме, — лениво потягиваясь, сообщил юноше скульптор. — Я очень рад, что Тито не вздёрнули. Честное слово, было бы жаль терять такого замечательного управляющего.
Сеньор Буонарроти насмешливо подмигнул Игнацио Медини, и тот многозначительно поджал накрашенные губы.
— Удалось найти настоящего убийцу девицы? — поинтересовался Джулиано, отпивая из кружки.
— Девицы? — скептически хмыкнул флариец, промокнув тонкие усики кружевным платочком. — Девицей сия особа была ещё при ныне покойном Папе Бонифации, если не раньше. Впрочем, я отвлекаюсь, убийцей оказался помощник Тито — Паскуалле. Он повинился во всём и сразу, как только его покрепче прижали к стенке.
— Паскуалле хотел занять тёплое местечко сеньора Тито, а теперь он гниёт на свинцовых рудниках вместо того, кого собирался подсидеть. Туда ему и дорога! — проворчал маэстро Буонарроти.
— Ну нет, дорогой Микель, тут вы ошибаетесь, — не согласился франт, — паскудник и тут хотел въехать в рай на кривой козе. Паскуалле подкупил конвойных, чтобы те устроили ему побег. Только ушёл подлец недалеко. Солдаты утверждают, что подстрелили беглеца, как только он отошёл на сотню шагов от этапа, а его тело подхватил горный Тибр.
— Врут, собаки! — уверенно заявил посол, громко стукнув опустевшей кружкой о крашенную столешницу. — Прибрали к рукам лёгкие денежки и закрыли на всё глаза.
— Бог им судья, сеньор Альварес, каждый выживает согласно собственному разумению, — сказал Игнацио Медини, поглядывая то на Джулиано, то на молодого художника, — не у всякого в заступниках водятся папские любимчики. Иные плебеи вынуждены прибегать к помощи золотых оронов, как наиболее доступного их эквивалента.
— Ага! — воскликнул Антонио Альварес. — Так вы признаёте свою продажность, сеньор судья!
— Глупости! — фыркнул щёголь. — Моя семья достаточно богата и не нуждается в жалких подачках со стороны подсудимых. Медини не продаются!
— Продаются все — вопрос только в цене! — не согласился шпанец.
— И за сколько золотых вы согласитесь продать своё отечество? — насмешливо поинтересовался сеньор Игнацио.
Антонио Альварес нахмурился и сжал кулаки.
— К чему вам эта ссора, друзья? Лучше помянем сеньора Санти, — поспешил вмешаться в назревающий конфликт маэстро Буонарроти, — хоть он и отбирал у меня львиную долю церковных заказов, но, признаю, был чертовски хорош. Земля ему пухом.
Все молча выпили.
— Сеньоры, а вам доводилось встречать ведьм? — осторожно поинтересовался Джулиано, исподволь косясь на суетящихся подавальщиц траттории.
— Эх, сеньор де Грассо, — проникновенно начал Антонио Альварес, — по мнению нашего уважаемого сеньора Медини, все женщины — ведьмы.
— Даже герцогиня? — уточнил Джулиано.
— О-о, уж кто-кто, а Изабелла Фларийская — первостатейная ведьмища! — хохотнул маэстро Буонарроти. — Антонио подтвердит.
— Конечно, ведьма, — легко согласился посол, задумчиво царапнув ногтями плохо выбритую шею. — Только такой ведьме, как она, было под силу опять слепить из подлого убийцы и развратника де Вико завидного жениха и оскорблённую невинность.
— Что-то я не понял, — невнятно пробормотал скульптор, с аппетитом уминая жирные куски угря, — неужели за убийство маэстро Санти чёртовому кондотьеру снова ничего не будет?
— Что вы! — отмахнулся сеньор Антонио, подстраивая струны. — Поруганная девица вчера объявлена невестой Марка Арсино, а покойный маэстро Рафаэлло — её тайным воздыхателем, подстрекателем и зачинщиком дуэли. Дайте срок, и де Вико снова выйдет сухим из воды.
— Вот подлец! — вспылил
