вуалью. У гроба тихо всхлипывала невидимая из-за чужих спин женщина.
Венки из бледных оранжерейных цветов и траурные ленты оплетали массивные подсвечники и большую картину, выставленную подле тела художника. Монументальное полотно десяти локтей в высоту изображало Иста, возносящегося в лучах божественной силы в окружении апостолов и изумлённых, кричащих друг на друга людей. Видимо, картина была последней работой маэстро — Джулиану бросилась в глаза неоконченная фигура женщины, стоявшей в пол-оборота на переднем плане. Выставленное в храме произведение нагоняло тоску, бередило тонкие струны души, точно плач осиротевшего ребёнка, внезапно лишившегося отца.
На звоннице гулко ударил одинокий колокол.
Люди приглушённо зашумели и не спеша потянулись к выходу. Слуги в траурных одеяниях подняли гроб с телом и понесли на двор к открытой карете. Бледное, спокойное лицо художника, почивавшее в облаке белых цветов, проплыло мимо Джулиано. Смерть наделила его какой-то особой хрупкой красотой, перламутровой свежестью раннего утра. Сеньор Рафаэлло казался спящим или отдыхающим после долгой дороги.
Гроб погрузили в траурный экипаж, запряжённый четвёркой серых в яблоках коней. И процессия медленно тронулась через город. Впереди шли герольды, по временам оглашавшие улицы громкими печальными криками. За ними двигались восемь молчаливых мужчин в долгополом чёрном облачении, нёсших чадящие факелы. Сразу за гробом следовала толпа плакальщиц, с головы до ног закутанных в струящиеся белые платья и дымные вуали. Притихшие ученики, подмастерья и ближайшие родственники ехали в двух открытых возках. Особенно жалостливо среди них смотрелась растерянная, плачущая украдкой женщина с мальчишкой лет трёх, сидевшем на её коленях. Ребёнок куксился и хныкал, теребя родительницу за агатовые рюши наряда. В сером, почти игрушечном дублетике, расшитом тёмными галунами, с трогательным пушком вьющихся золотистых волос, он виделся скорбящим живым Гадэсом — воплощённым ангелом смерти.
Завидев траурное шествие, встречные прохожие расходились в стороны, прижимались к фасадам домов, замолкали, снимая карнавальные маски. Бесконечно тянулась скорбная вереница карет знати, украшенных обсидиановыми летами и светлыми розетками нежных цветов. Даже Папа, выражая скорбь и почтение семье маэстро, прислал свой роскошный экипаж с золочёными гербами, изображавшими феникса, ключи и тиару. Контийцы победнее двигались за похоронной процессией густой длинной толпой, в которую то и дело вливались новые горюющие.
Первую остановку траурный кортеж сделал на площади Цветов, у кабачка «Последний ужин». Бородатый Ганс — хозяин траттории, заранее выкативший на веранду крутобокие бочонки и выставивший заказанную безутешной роднёй трапезу, коротко кивнул подъехавшим возкам. Гости похорон высыпали на площадь, хлынули за накрытые столы, расхватали наполненные поминальным вином кружки. В каретах остались только покойный и забытая всеми молодая женщина с капризничающим малышом.
Спустя полчаса значительно повеселевшие гости погрузились в экипажи, и траурный выезд медленно покатил дальше, к следующей траттории.
День тянулся мучительно, бесконечно медленно. После остановки у третьего кабачка с низкого неба посыпались мелкие капли. Не дождик даже, а противная ледяная взвесь, летящая во все стороны, оседающая тонкой плёнкой на домах, лошадях и одежде. Задружившись с холодом, сырость проникала в складки плащей, лезла под дорогой бархат платьев, превращала в жалких ободранных кошек богатую оторочку из драгоценных куниц. Сырость хлюпала в сапогах, морозила носы и уши, холодила ладони, заставляя зябко ёжиться хмурых возниц на козлах экипажей. Природа неудержимо скорбела по великому творцу, безвременно оставившему земную юдоль в полном расцвете сил и Искры божьей.
Испугавшись непогоды, многие малодушные оставили траурную процессию и не поехали к месту последнего упокоения Рафаэлло Санти. Но Джулиано, отогревшись тёплым дармовым вином, решил нести этот крест до конца. Сердобольный кучер в одной из колымаг пустил его на освобождённое кем-то место, и юноша умудрился немного вздремнуть сидя, пока выезд катил через сады Луккула к узким воротам в стене Адриана.
Под стеной начиналось древнее кладбище Святого Августина: покосившиеся кресты, скорбные ангелы, разрушенные мавзолеи и заросшие усыпальницы. Миновав аллею столетних кипарисов, процессия остановилась на площади между двух колоннад. Джулиано словно кипятком ошпарили — он узнал это место — древняя кубическая громада Пантеона возвышалась над каштановой рощей. Полусфера крыши тонула в низких облаках, из-за чего юноша не видел, вьётся ли сегодня дымок над глазом-окулюсом.
Восемь молчаливых гробовщиков подняли ящик с телом и, поставив себе на плечи, скрылись за циклопическими колоннами треугольного портика. Незнакомый Джулиано пожилой священник в дорогом литургическом облачении вошёл в Пантеон следом, сопровождаемый двумя молодыми послушниками. За ним в колоссальную приоткрытую дверь потянулась вереница людей, желавших отдать последние почести усопшему. Цепочка людей неспешно двигалась внутрь. Изредка некоторые выходили обратно, утирая лица, залитые дождём вперемешку со слезами.
Джулиано же всё медлил, топтался на серых гладких ступенях, не решаясь заглянуть под купол Пантеона.
Наконец, собравшись с духом, юноша переступил порог храма, засыпанный палой листвой. То, чего он так опасался, не случилось — Талии и детей Медеи нигде не было видно. Не надо было прятать взгляд и бормотать бесполезные извинения. Де Грассо облегчённо выдохнул и направился к группе людей у восточной стены, где юный Феб поражал из лука неведомого врага.
В храме всё было по-прежнему: туфовые статуи безмолвно взирали на смертных бездонными провалами зрачков, эхо шагов и голоса терялись в невообразимой выси кессонного потолка с осыпающейся позолотой, купол совершал своё иллюзорное вращение. Только из отверстия в центре на пустую пирамиду сочились тонкие струйки влаги. Они стекали по её блестящим граням и, едва слышно шурша, исчезали где-то в полу, в невидимых щелях стоков.
У ног древней статуи отверженного бога солнца в небольшой нише рабочие разобрали мраморные плиты. Гроб сеньора Санти, утопающий в букетах цветов, находился рядом с этим неглубоким провалом. Священник о чём-то негромко беседовал с молодой вдовой, временами промокавшей кружевным платочком покрасневшие глаза. Притихший ребёнок прятался в складках её траурной юбки. Двое служек чинно собирали небольшой переносной алтарь. Каменщики месили раствор в объёмистой деревянной колоде, ожидая, когда можно будет опустить покойного в приготовленную могилу и укрепить сверху мраморную крышку с инициалами маэстро.
Джулиано медленно приблизился ко гробу и замер, печально склонив голову, прижимая потасканный берет к сердцу. Так он простоял какое-то время, вдыхая холод и сырость мёртвого храма с примешивающимися к этому запаху настойчивыми ароматами свечного воска, ладана и хрупких подмороженных цветов.
Громкий чеканный стук подкованных сапог по мраморным плитам привлёк внимание Джулиано. Все понурые головы собравшихся безотчётно повернулись на этот звук.
Словно вспарывая мёртвую волглую плоть холодной сталью, сквозь толпу шёл Марк Арсино де Вико. Лицо кондотьера влажно блестело в тусклом свете свечей и казалось высеченным из камня. В углах сведённого жестокой судорогой рта застыли непреклонные складки. Под
